древности оно запомнится окружающим, как единственно возможный нерушимый уклад. Это нормально.
— Рождение и смерть в вечной борьбе? Мне эта нормальность не по душе.
— А у тебя есть выход?
— Только один: сломать этот уклад и родить новый, в котором подобное не будет в порядке вещей.
— А после оборонять его до конца своих дней от тех, кто с ним не согласен?
— Да.
— Иронично, — голос “номера два” был полон теплом. — Уклад, целью которого будет отказ от необходимости извечной борьбы, сможет существовать только в условиях той самой борьбы?
Они миновали огромный рекламный щит с красивой грудастой барышней в стилизованной под военную форму одежде, призывающий записаться добровольцем в богемийскую армию. Крупными буквами перечислялись плюшки, причитающиеся патриотам. И они были несравненно меньше, чем те, что ожидали полноценных контрактников. Но об этом официальная пропаганда предпочитала молчать.
— Да.
— Что-то мне подсказывает, что на самом деле каждый уклад, хоть раз свергавший предыдущий, рождался из подобных мотивов миролюбия.
— Это “что-то” называется “здравый смысл”, Ёла.
— И этот же “здравый смысл” говорит о том, что если цель действительно в том, чтобы не воевать, логичней было бы примкнуть к старому режиму, а не плодить сущности, которые обязательно включатся в эту борьбу.
Богиня неспешно повернулась в сторону аналитика. Та вела машину расслабленно. Одной рукой. Её неестественные неоново-розовые очи неотрывно смотрели на дорогу.
— Если я мышка, которая не кушает эвкалипт, режим коал оставит мне не очень много пищи.
— Ты не мышка, Броня. Ты можешь кушать эвкалипт. И не только его. Ты можешь переварить вообще всё на свете, включая стекловату и обсидиан, — она сделала небольшую паузу, совпавшую с необходимостью притормозить перед переходом. — Ты действительно хочешь поговорить об этом? Это ведь касается твоей личности.
Броня улыбнулась.
— Это касается моей нынешней личности, а не прошлой. Разве на свиданиях не в этом цель?
— Я уже говорила, что не считаю эти сущности различными. Да и, на самом деле, цель свиданий в том, чтобы получить что-то от партнёра: выгодный брак, моральную поддержку, ресурсы… секс.
— Я идентифицирую себя, как мышка, Ёлко.
— Мировой змей, идентифицирующий себя, как грызун? Это что-то новенькое?
— Так иначе отчего я грызу корни Игги? — усмехнулась Броня.
— А разве Игги — это не ты сама, а, Ёрму?
— Так вот, как получилось, что я сама себя за хвост куснула, — догадалась богиня.
— То есть, ты теперь ещё и Уроборос?
— Как-как? — переспросила Броня. — Ты сказала Муро-муро?
— Тебе послышалось, — надулась Ёлко. — Это всё из-за моего голоса.
— Звучит мило, — хихикнула Лешая. — Можешь теперь меня так звать?
— Зачем? — удивлённо подняла брови собеседница.
— Чтобы никто не догадался.
“Номер два” подавилась хихиканьем, а богиня рассмеялась, не сдерживая себя.
Разговор снова затих. Обе девушки молча двигали сквозь город, покуда наконец не проехали недостроенную арку. Ранее она изображала легионера, принимающего на щит удар когтисто-ветвистой лапы главного врага человечества, но ныне ей полагалось служить отражением изменившейся политики двора: новая версия Лешей должна была указательными пальчиками касаться пальцев короля.
Броня высунулась из окна и смотрела на окружённые строительными лесами каркасы двух фигур, пока те не скрылись из виду, после чего вернулась обратно в салон и задумчиво произнесла:
— Мне казалось, она уже закончена.
— Команда была отозвана на проекты, требующие немедленного вмешательства. В последнее время постоянно находится, что реконструировать, ты же знаешь.
— Да, но… разве на королевскую семью не обрушивается критика из-за того, как долго оберег пребывает в подобном состоянии?
— Не то слово, — хохотнула Ёлко. — Я видела в сети людей, которые абсолютно всерьёз утверждают, будто бы Перловка беспредельничает именно из-за того, что недостроенный оберег позволил Лешей укрепиться в Праге. Дескать, пока оберег стоял, хтоническое божество не бурогозило так сильно, а вот сейчас втёрлось в доверие к королевскому роду, и началось.
Броня рассмеялась.
— Это нормально. Если предоставить человеку две причины, одна из которых ближе к реальности, но с которой ничего не поделать, а другая — вполне себе в локусе контролируемого, он предпочтёт выбрать вторую.
— А потом мы ещё удивляемся, что наше общество работает настолько криво: люди делают, что могут, а не что надо.
— Поверь мне, так лучше, чем если они не делают, что могут, из-за того, что их убедили, будто бы это бесполезно, — кивнула богиня. — Когда целый народ существует в состоянии выученной беспомощности — это жалкое зрелище.
— Эти позиции друг друга не исключают: тратят силы на бесполезные телодвижения в одном случае и не совершают простых, но полезных — в другой ситуации. Тем самым, отсутствие результатов в первой половине выборки у них каким-то образом подтверждает верность выкладок во второй.
— Занятно, Ёлко… ты и правда потомственная дворянка в обеих жизнях?
— Да, а что?
Броня улыбнулась.
— Людям свойственно сопереживать тем, на чьём месте они себя способны представить. Потомственные дворяне, да и просто богатеи, обыденно убеждены в своей исключительности: в том, что их высокий статус исходит из их личных качеств, полностью подчинённых их воле, а не сформированных средой, — пояснила богиня. — Ты же на удивление старательно анализируешь среду, в которой приходится расти среднему представителю челяди. И пусть ты по итогу выводишь обоснование, которое можно использовать, чтобы подчеркнуть превосходство дворянства над простолюдинами, оно же годится для того, чтобы найти способ улучшить общество.
Ёлко задумалась.
— Пожалуй что… но тут нет ничего удивительного. В Форгерии я много трудов читала об экономике. В том числе и о влиянии капитала на различные сферы жизни людей. Я думаю, ты в курсе о той книжице, которая является настольной у всех представителей Партии в ЕССР. Даже у тех, кто её не читал.
Девушке потребовалось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, о чём речь.
— Пожалуй что.
— А теперь добавь к этому мою тягу к протесту, и ты получишь вполне себе либеральные настроения. Да и Дарк, знаешь ли, придерживается их.
Стрелка спидометра клонилась всё правей и правей, а Лешая так и не ощущала скорости.
— Понятно…
— Ну а ты, Броня?
— Я?
— Почему тебе не начхать на челядь?
— Потому что я родом из неё?
— Ты это знаешь, потому что тебя представили родителям, или же ты это нутряешь?
— Нутряю…
Ёлко замолчала. Замолчала и Лешая. Потому что она и правда была не до конца уверена в том, нутряет ли она своё происхождение из рядов челяди. Ведь родители и правда не кажутся родными. Божество ощущало себя, по правде, больше божеством. Пусть даже слабеньким.
Божеством, которое просто знает, как правильно.
Автомобиль плавно въехал в поворот. Словно бы по рельсам. Словно бы он и не мог соскользнуть
