Даран был уже собран — штаны, рубаха, курточка, сумка через плечо — для денег. Все, как полагается. Илар соскочил с кровати, с сожалением проводив ее взглядом, быстро собрался и через пятнадцать минут они уже шагали по улице, вдыхая вечерний воздух, настоянный на дыме очагов.
* * *
Мимо домов, мимо спешащих горожан — туда, где должен пролиться дождь из серебра, меди, и… вдруг?! — золота. Почему бы и нет? Чего бы щедрым людям не накидать золота? По крайней мере — а Даран был совершенно в этом уверен — столица большой город, все люди здесь жирные клопы, насосавшиеся денег со всей империи, уж они‑то должны ценить хорошую музыку, а еще — легко расставаться со своими монетами. Ведь они им легко достаются! Почему бы не подбросить монетку — другую бедным музыкантам?
Илар помалкивал. Во — первых он знал, что чем человек богаче, тем, частенько, он жаднее. Хорошо платят как раз не очень, или совсем даже не богатые люди — наемники, солдаты. Они легко расстаются с деньгами, потому что в глубине души знают — сегодня жив, а завтра… завтра на груди может сидеть птица — падальщик и рвать твой мозг. Чего беречь эти кругляшки — пришли, ушли, зато радость осталась. Еще — купцы, которые находятся в долгом путешествии. Они тоже склонны платить хорошо — главное затронуть струну в их душе, заставить вспомнить о семье, о родном доме, и тогда монетки сыплются полноводными ручейками.
Сколько их было, этих трактиров с купцами и наемниками? Десятки. Дорога к столице дала Илару хорошую практику.
А во — вторых Илар знал, что нигде, и в столице тоже, деньги не достаются просто так. По крайней мере — не всем — просто так. За все платят потом, а то и кровью. Те, кому деньги дались легко — по наследству, от богатых родственников — в такие заведения не ходят. Почти не ходят. Есть, конечно, любители «окунуться» на дно города, любители «ягодки», инкогнито выбирающиеся в трактиры чтобы снять шлюху, напиться в компании стражников и грузчиков, подраться, отведя душу, и потом рассказывать в компании таких же как они повес о своих приключениях.
Об этом даже в книжках писалось — Илар читал. О том, как какой‑нибудь дворянский сын в компании друзей развлекался в заведении, славящимся дурной славой. Обычно в таком разе он должен был защитить прекрасную даму, за каким‑то хреном бродящую по улицам в районе вертепа — романтическая история, как же без нее? Ну — так сразу любовь, отношения — естественно, заканчивающиеся дурно в разных вариациях. То дама топится, а мужчина отправляется на войну (и где столько войн набрали для молодых идиотов), то его отправляют на плаху за то, что он сорвал пыльцу девственности у невинной девицы, а она потом намочит свой платочек в крови возлюбленного и хранит его всю свою жизнь, тихо угасая без любви в башне замка.
Истории столько же глупые, столь и слезливые — мама и отец всегда смеялись над такой ерундой, и говорили о том, что все закончилось бы гораздо прозаичнее — тоже в различных вариациях, пересказывать которые заняло бы слишком много времени.
Так что Илар был уже вооружен здоровой долей цинизма и знаниями реалий этой жизни, и не ждал от нее ничего неожиданного и особо приятного. Кроме металлических кружочков, конечно. И побольше. Они давали в этом мире настоящую свободу. Доказано.
Трактир был заполнен наполовину. В одном углу клубилась стайка девиц известной профессии, мало чем отличавшихся от всех подобных девиц в трактирах, встреченных Иларом в своей долгой дороге — если только неким налетом столичной спеси, конечно, да ценами — здешние были подороже, примерно раза в полтора. А так — множество столов еще пустовало. Они заполнятся, когда разойдется городская стража, сменившись с постов, а еще — когда купцы закроют лавки и толстые мешочки зазвенят у них на поясах.
Тогда — как пройти мимо заведения, ласково подмигивающего из окна масляным фонарем, зазывающего запахами пирогов и рагу, визгом продажных девиц и звоном струн музыкантов, призывающих отречься от этой жизни, погрузиться в придуманный мир баллад, где все женщины прекрасны и верны, мужчины мужественны, сильны, щедры, и можно не думать о том, что дома ждет постылая сварливая жена и толпа детей, набрасывающихся на тебя как стая стервятников.
На небольшой сцене уже сидел один из музыкантов, крепкий мужчина лет сорока с хмурым взором, глядя в пространство он извлекал звуки из раздолбанного далира, видавшего виды, исцарапанного и потертого. Похоже, что этот далир служил еще и булавой в могочисленных кабацких разборках, и данное обстоятельство не пошло ему на пользу.
Старые струны дребезжали, тело несчастного инструмента вибрировало, кричало, будто его пытали — Илару стало искренне жаль инструмент, кто‑то ведь делал далир, мечтая, чтобы он прославил своего хозяина по всей империи. Или просто радовался результатам своего труда, ласково покрывая крутые бока липким, пахучим лаком, дающим чистые звуки инструменту. И что стало?
Илар и Даран присели недалеко от сцены за свободный стол, решив немного понаблюдать, как и что тут происходит. Сразу бросилось в глаза — вокруг сцены свободное место. Люди будто инстинктивно уходили от сцены, не желая приближаться к плохой музыке.
Музыкант сосредоточенно, как маньяк продолжал рвать струны, а потом запел — неожиданно приятным, сильным голосом. Тогда Илар понял, почему его держат в заведении. Голос мужчины летел, был сильным, вибрирующим, и несколько посетителей, видимо незнакомых с певцом, удивленно подняли головы — как Илар с Дараном. Забылась и плохая игра на далире, люди прислушивались к словам баллады, зал стихал, а когда песня закончилась, стали хлопать в ладоши и кидать монетки — не так много, как обычно кидали Илару, но вполне прилично.
— Он поет лучше чем я! — тихо шепнул Илар — голосяра какой — слышал?
— Слышал. И что? Пошел он! Ты лучше всех, господин! Давай теперь ты! — нетерпеливо пробормотал Даран — как раз он ушел пить свое пиво, а мы тут и вклинимся. И посмотрим, кто кого перепоет!
Илар, слегка волнуясь, достал драгоценный далир, подмигнул Дарану, и начал тихо перебирать струны. Шум в зале сразу затих — как обрезало. Гробовое молчание — так можно его назвать.
Илар наигрывал все громче, громче, потом запел — ту самую балладу, которую некогда придумал в дороге. Народ слушал, отставив тарелки, боясь стукнуть вилкой или ножом. Из кухни высунулись повара, привлеченные чарующей музыкой, замер и местный музыкант, поднеся глиняную кружку к губам. Но Илар ничего этого не видел и не слышал. Он ушел в музыку, растворился в ней. Он видел все, о чем пел, он чувствовал за всех людей, о которых пел, и все эти чувства, эмоции передавались окружающим, так, что многие начали плакать, утирая слезы.
