— Ты зря так переживаешь, я сам виноват.
— Я знаю, что сам. Но именно за это мне и хочется тебя прибить.
— Так за чем же дело стало? — криво усмехнулся шут, поднимая голову с его плеча.
— За малым, — лекарь, снова ставший человеком, не спешил вернуть ему усмешку.
Шельм изогнул бровь в немом вопросе.
— За обедом, — пояснил Ставрас без тени улыбки, взял его за руку и провел в дом мимо Мика, Веровека и Маришки, растерянно смотревших на них.
В сенях их встретил Михей. Хмурый, но без меча в руке. Шельм глянул на него, и неожиданно, как для самого деда, так и для Ставраса, виновато потупился.
— Меня нельзя вылечить обычным целительством, только собственным, врожденным. Или травками знахарскими, но в этот раз они бы вряд ли помогли, — признался он, не глядя ни на кого.
Ставрас нахмурился еще больше, чем до этого кардинал, который теперь смотрел на голубоволосого мальчишку с каким-то странным выражением в глазах.
— А сказать ты мне об этом раньше не мог?
— Ты не спрашивал.
— А что бы было, если бы я как-нибудь к тебе целителя притащил, а?
— Ничего бы не было. Его сила просто не подействовала бы, вот и все.
— И ты скончался бы у меня на руках, пока мы с ним на пару соображали, что к чему?
— Слушай, не надо драматизма, — резко повернулся к нему Шельм, возмущенно сверкнув глазами.
— Драматизма? — холодно переспросил Ставрас и в глазах его снова проступили вертикальные зрачки.
— Вы жрать, вообще, собираетесь или так и будете своей любовью маяться, а? — неожиданно вмешался в их поединок взглядов, до возмущения капризный, барский голос.
Все присутствующие замерли и медленно повернули головы к входной двери. А там, как ни в чем не бывало, стоял Веровек и мерил всех возмущенным королевским взглядом. При этом становилось ясно, что делает он это намеренно, чтобы разрядить обстановку. Ставрас тяжело вздохнул и отпустил руку шута, которую все еще стискивал.
— Будем, не сомневайся.
Шельм от его слов тоже ощутимо расслабился. И зря.
— А с тобой, любимый, — растягивая последнее слово, произнес лекарь, — мы еще поговорим.
— Буду ждать, любовь моя, — пропел шут, чмокнул его в щеку, чем вверг в ступор не только Стараса, у которого после всего нервы уже сдавали, не смотря на весь многовековой опыт, но и кардинала с Веровеком, и даже подоспевших Мика с Маришкой. И быстро сбежал в дом, справедливо опасаясь, что его сейчас будут убивать.
Не убили, зато накормили до отвала. Правда, под конец, расхваливая стряпню бабы Надиньи, жены деда Михея, шут ныл о том, что лучше бы все же убили. Даже закалка королевскими зваными обедами с тринадцатью переменами блюд, не помогала. Уж больно хлебосольна была баба Надя.
14.
— Прекрати дуться, — первое, что сказал Шельм, когда под строгим взглядом Михея, после сытного обеда их со Ставрасом оставили в горнице одних.
Лекарь демонстративно не смотрел на него, глядя в окно, словно пустой двор был самым интересным и захватывающим пейзажем, когда-либо виденным им в этой жизни.
— Я не дуюсь, — наконец обронил он. — Я злюсь.
— Послушай… — попытался еще раз начать Шельм, который всегда просто ненавидел оправдываться. Но тот ему не дал.
— Знаешь, почему драконы исчезают, когда умирает их человек? — повернувшись к нему, очень тихо и ровно спросил он.
Шельм, хотевший уже начать возмущаться, замер и весь превратился в слух.
— Потому что после его смерти жить уже не хочется, но приходится. Если умрет дракон, умрет и память о его человеке, а это самое страшное предательство, которое может быть в моем племени. Умереть, зная, что мог бы еще жить и помнить. А потом, через некоторое время, для вас это, как правило, несколько поколений, дракон возвращается вновь, если, конечно, найдет в себе силы. И самым великим счастьем для него, и самым страшным проклятием, становится то, что он среди потомков своего человека неожиданно находит еще одного, другого, но тоже своего. От этого нельзя отказаться, если уже увидел его, если мир уже запечатлил его для тебя. И все повторяется вновь.
Рассказывая об этом, Ставрас не думал давить на жалость. Просто хотел прояснить свою позицию вздорному мальчишке, так легкомысленно относящемуся к собственной жизни, так глупо рискующему и не устающему играть в гордость и позерство даже перед друзьями, даже перед ним, тем, кто надеялся стать больше, чем просто другом, и даже уже стал таковым, приблизив его и приблизившись сам.
Но он понимал, что вряд ли гордый шут его услышит, а у того по щекам поползли слезы. Он улыбался, все равно улыбался, а они ползли и ползли, скапливались на подбородке и стекали по шее за воротник. На это невозможно было реагировать адекватно, невозможно рассуждать здраво и что-то просчитывать, мальчишка кинулся к нему и уткнулся лицом в грудь, шмыгая носом и обжигая шею слезами.
— Я не жалею вас, — обманчиво ровным голосом выдохнул он ему куда-то в область ключиц. — Не думай.
— Я не думаю, я знаю, — прижимая его к себе обеими руками, прошептал лекарь.
— Мне просто так же больно, как и тебе. Почему ты не сказал, что связь не односторонняя. Почему?
— Потому что думал, что это очевидно. Я заставил тебя раскрыться передо мной, как я мог не отплатить тебе тем же?
— Я злился на тебя за это все время. Думал ты просто хочешь так извращенно привязать к себе посильней.
— Ты глупый, взбалмошный мальчишка, — хладнокровно констатировал факт Ставрас, но сердце его в этот момент было полно совсем других, теплых, волнующих чувств.
— Угу. А еще как последняя девчонка, ревущий у тебя на груди.
— Ага. И сидящий на коленях. Просто блеск, всегда мечтал тебя "втихую", как ты выразился, потискать.
Шельм фыркнул ему в шею. Боль дракона, разделенная на двоих, отпустила.
— Так тискай, чего же ты тушуешься?
— Да вот все думаю, с чего бы начать, — усмехнулся ему в волосы Ставрас, но, разумеется, никаких активных действий предпринимать не стал.
— Слушай, — не спеша вставать на ноги, произнес шут, не поднимая головы.
— М? — расслабленно откинувшись на угол между стенами, в котором сидел, невнятно отозвался Ставрас, которого такое совместное положение явно вполне устраивало.
— Мне тут и Михей, и Маришка эта, про взгляды какие-то намекали. Ты не знаешь, о чем это они?
— Понятия не имею, — искренне признался лекарь. — А что за взгляды?
— Ну, дескать, ты вчера за ужином как-то на меня необычно смотрел, что они с легкостью поверили, когда я говорил им, что мы любовники.
— Сколько мне еще повторять тебе, что мы не любовники. И все эти твои "и хочется, и колется" я даже слышать больше не хочу?
