Ахейцы уже осознали, что происходит; повсюду в лагерях у моря тревожно затрубили рога. Пентесилея мчалась во главе целой армии: жрицы-воительницы в боевых шлемах и кожаных наголенниках неслись за ней к кургану Плясуньи Мирины. А следом скакали фракийцы, фригийцы и пеласги, и свирепые лучники-пеоны, и мускулистые киконы, и мизийцы, и хары, все — вооруженные до зубов. Подъехав ближе, они сдержали коней, спешились, сошлись к дымящемуся погребальному костру и преклонили колена, отдавая последний долг погибшему светлячку.
Мирину до глубины души растрогало это зрелище: столько закаленных воинов воздавали почести Ильдиз! Однако девушка встревожено озиралась по сторонам, жадно высматривая Томи — широкоплечего Томи. Но так и не увидела ни его, ни темнокожих эфиопских воинов.
— Где царь Мемнон? — закричала она.
Кассандра покачала головой, губы ее сурово поджались:
— Боюсь, наша отважная Пентесилея прискакала без эфиопов.
Мирина протолкалась сквозь толпу к предводительнице и схватила ее за плечо.
— Где эфиопы? Где царь Мемнон? — заорала она.
— Вот уж воистину добрая встреча! — Глаза Пентесилеи опасно блеснули. — Я поклялась, что отомщу за твою Звездочку — и слово свое сдержу! Я не стану дожидаться воинов из далеких земель, которые, может, вообще не придут никогда!
— Ты поклялась дождаться царя Мемнона! — яростно обрушилась на нее Мирина. — Ты привела только половину войска!
Пентесилея выпрямилась в полный рост и зарычала от ярости.
— Половину войска, говоришь? Так я покажу тебе, на что способна половина войска! Я прикажу трубить в боевые рога, и сей же миг поскачу на шатры Ахилла, и вызову гнусного убийцу на бой! Да как ты смеешь оспаривать мое право?
Ошеломленная Мирина краем глаза заметила, что рядом с нею, словно из ниоткуда, выросла Акася. Но между противницами поспешно вклинилась Кассандра.
— Нет, дорогая подруга, — спокойно возразила Пентесилее царевна. — На сегодня ахейцы заключили перемирие, дабы мы могли достойно похоронить Ильдиз. Если мы нарушим перемирие, это обернется для нашей Звездочки великим бесчестьем. Ты выедешь на битву завтра, с восходом солнца.
Слова Кассандры утишили бешенство Пентесилеи: сама мысль о бесчестном поступке была для свирепой Лунной Всадницы нестерпима.
Гнев и разочарование Мирины тоже схлынули, словно их и не было. Пентесилея права. Кто она, Мирина, такая, чтобы решать, что следует делать, а чего не следует? Ведь это ее собственная беззаботность погубила Ильдиз!
— Прости меня, — промолвила она, дотрагиваясь до плеча Пентесилеи куда ласковее, чем прежде. — При мысли об утрате Ильдиз ярость слепит мне глаза, и я набрасываюсь на тех, кто мне более всего дорог. Мне полагалось оберегать и защищать девочку; это мне ты должна бросить вызов, ибо я недоглядела за ней.
Пентесилея крепко стиснула подругу в медвежьих объятиях.
— Я видела ее в зеркале, — прошептала воительница. — Я смотрела, как огненные стрелы летят в цель — все до единой! Никто из нас не сумел бы ей помешать. Кассандра права! Завтра мы избавим берега Анатолии от этих кровожадных захватчиков. Ты права, Госпожа Змея, тебе и мне незачем ссориться!
— Мы и не поссоримся, — кивнула Мирина.
Троянские союзники зашагали к городу, ведя лошадей в поводу. Вдоль берега вспыхнули и засияли бессчетные огни: ахейские воины с мечами наголо и копьями наперевес — казалось, им нет числа и края — провожали чужаков хмурыми взглядами.
Царь Приам вместе с Энеем встречали новоприбывших у Южных врат. Тут же стояла Гекуба, разодетая в лучшее платье и вопреки обыкновению умытая. Царица так и сияла улыбкой.
— Это мой сын возвращается домой! Скоро, совсем скоро он будет дома! — шептала она всем, кто соглашался слушать.
Прибытие Пентесилеи заметили с высоких башен крепости, и тотчас же начались приготовления к пиру. Коней оказалось так много, что загоны пришлось устроить даже за стенами, зато теперь там дежурила троянская стража, а не ахейская. Мирина думала про себя, что устраивать празднество такого размаха по меньшей мере неразумно: ведь снедь, привезенная с Мраморного острова, уже наполовину съедена.
— А нельзя ли убедить твоего отца поумерить пыл? — спросила она у Кассандры.
Царевна грустно развела руками.
— Мой отец — упрямец каких мало, — прошептала она. — К советам он никогда не прислушивается; и, сдается мне, он свято уверен, что завтрашний день несет нам долгожданную победу.
— А ты сама как думаешь?
Кассандра покачала головой.
— Я вижу: кроваво-красный туман нависает над троянской равниной, — пробормотала она. — Судьбы не отвратить. Ничего уже не изменишь.
— Не нужен нам этот пир — это же глупо! — настаивала Мирина. — Нам надо беречь пищу. Все пошло как-то не так — я это ясно понимаю, и при этом не в силах что-либо исправить!
Кассандра искоса глянула на подругу: в ее быстром взгляде читалось понимание и едва ли не радость.
— Вот что ты, значит, чувствуешь! — догадалась Мирина.
— Да, — кивнула царевна. — Все время! Но не в нашей власти изменить ход событий, приходится смиряться с тем, что есть. Есть в этом и хорошее, и плохое. Отца не переубедишь, но, может быть, так оно даже правильно: считай, что это — погребальный пир в честь нашего светлячка.
— Да, — наконец согласилась Мирина. — Так я и скажу себе: это — погребальный пир в честь Ильдиз.
Акася подала ей чистое платье из запасов Кассандры: ношеное, чиненое, но по-прежнему красивое.
— Стало быть, свирепая предводительница Лунных Всадниц тебе не страшна, да? — поддразнила девушка рабыню.
— Не страшна, — покачала головой Акася. — На улицах Трои ее называют Дочерью бога Войны, но теперь я понимаю, что она не причинит тебе зла, Госпожа Змея.
— Я бы не была в этом столь уверена! — усмехнулась Мирина.
* * *
По нынешним временам пир удался на славу: вино лилось рекой, пусть и сильно разбавленное, и все троянцы как один чествовали Пентесилею.
— За Дочь бога Войны! — восклицали они, поднимая чаши.
Появление Елены с Парисом обставили со всей возможной торжественностью: оба вошли в зал разряженные в пух и прах, сверкающие драгоценностями, каких в осажденной Трое давно уже не видели. За ними следовали двое их маленьких детей в сопровождении нянь.
Дочь бога Войны поначалу поглядывала на обеих неласково, но Елена с легкостью сумела очаровать даже Пентесилею, на которую драгоценности и наряды особого впечатления не производили.
Позже, разгоряченная вином и похвалами, Пентесилея призналась Мирине, что отлично понимает, почему царевич потерял голову из-за этой женщины.
