— Слава в вышних Сотворившим и на земле ныне мир! — послышался одинокий голос справа.
— Королю Араону Третьему многая лета! — подхватил второй. Первые звуки органа, постепенно набиравшие силу, но громче, гораздо громче — дерзкий, наглый хрипловатый голос:
— Венец поддельный!
— Замолчите, герцог! Вы богохульствуете в храме! — это уже господин комендант.
— А давайте проверим? Скоринг, рискнете примерить венец?
— Не вижу в этом нужды. Коронация состоялась.
— Да я вам таких коронаций десяток устрою! Ну, примерьте-ка?
— Не богохульствуйте! — еще громче сказал распорядитель.
Араон поднялся с колен. Слишком тяжелая мантия мешала двигаться, а нужно было повернуться, встретиться с герцогом Алларэ лицом к лицу, отдать приказ…
— Я готов при… — мальчишке в бруленских цветах зажал рот высоченный алларец. Наглец, годами чуть постарше самого Араона, еще и пытался вырваться из медвежьих объятий. Другой алларец, очень похожий на здоровяка, но пониже и поизящнее, шагнул вперед.
— Это могу сделать и я. Я Виктор Аэллас, и золотой крови в моих жилах нет ни капли. Араон покосился на герцога Скоринга, пытаясь понять, что ему делать. Тот кивнул. Просто кивнул и улыбнулся.
— Пусть будет по-вашему! — кто это говорит, чей это царственный голос заполняет собой храм, пресекает ропот? — Подойдите сюда и преклоните колено. Помолитесь напоследок, Виктор Аэллас, ведь больше вы ничего сделать не успеете. Угрожающий, бешеный взгляд герцога Алларэ. Безнадежное отчаяние на лице громадного алларца, до сих пор сражавшегося с мальчишкой. Ожидание, недоверие, недоумение на сотнях прочих лиц…
Два десятка шагов, что понадобились человеку в зелено-золотом, чтобы дойти до амвона. Улыбка на губах, правильное овальное лицо и бесконечно уверенные в том, что ничего с ним не случится, глаза. Темные, хвойного оттенка, с серым ободком вокруг зрачка. Глядя прямо в эти глаза, Араон неторопливо снял с головы венец и надел его на голову Виктора Аэлласа.
В первый миг ему показалось, что ничего не произошло и не произойдет, и это — настоящая катастрофа… Потом — ослепительная серебряная вспышка, и стоявший на одном колене человек упал лицом вперед, уткнувшись лбом в туфли Араона. Обруч слетел с головы, со звоном покатился по ступеням к алтарю, словно пытаясь найти защиту от дерзновенного посягательства.
— Кто еще желает примерить венец королей Сеорнов? — Король Араон обвел взглядом замерших от изумления людей. — Выходите. «Это не я говорю, это все не я говорю и делаю, но кто, кто же?..» Король посмотрел в сторону, где должен был стоять герцог Скоринг — и с изумлением понял, что там никого нет. Светловолосый человек в бело-синем кафтане больше не возвышался над толпой. Противостоящий его побрал, что ли?! Араон кивнул ближайшему служке, тот все понял и с почтительным поклоном поднял и подал королю венец. Араон надел его сам, вновь взглянул на собравшихся. Даже говорливый герцог Алларэ, кажется, лишился дара речи. Нет, увы, не лишился.
— Что ж, Араон, желаю вам прожить оставшиеся шесть лет весело! Реми Алларэ, опираясь локтем на руку черноволосого бруленца, решительно двинулся к выходу. Алларский здоровяк и давешний эллонец, что принесли на заседание Ассамблеи проклятую грамоту, растолкали своих и подошли к самому амвону, поднимая на руки бездыханное тело Аэлласа. Король смотрел на них, зная, что оружия ни у кого нет, зная и другое — громадному голубоглазому алларцу достаточно одного удара кулака, а рядом с Араоном — лишь мальчик-служка и дряхлый, беспомощный патриарх. Но двое мужчин даже не посмотрели на короля, и он поднял голову, глядя на стремительно пустеющий собор. Все, кто сидел с левой стороны, покидали его, не оглядываясь. Другие, их было куда меньше, выстроились друг за другом, ожидая следующего этапа — принесения присяги новому королю. Араон заметил, что пятеро крадучись выскользнули из своей очереди и тоже направились к дверям. Пусть идут. Скоро, очень скоро они приползут обратно, как побитые псы, и будут на коленях скулить о прощении!
— Радуйтесь, герцог! Все прошло по вашему плану, верно?
— Помолчите, юноша.
— Ну, тогда скажу я, — поднялся Гильом Аэллас. Саннио вздохнул, теребя в руках перчатки. В кабинете герцога Алларэ сидели только те, кого выбрал сам Реми, остальным пришлось расположиться в парадной гостиной этажом ниже. Туда набилась целая толпа, так и следовавшая за герцогом из собора. Наверх же пригласили лишь восьмерку доверенных лиц. Рене, Сорен, Бернар, Гильом, Бертран Эвье, сопровождавший Саннио, Кертор, Ларэ. Обсуждение итогов коронации и планов на будущее быстро переросло в ожесточенную перепалку, причем Саннио, неожиданно для себя оказался главным спорщиком и основным оппонентом Реми. Неудивительно, что в конце концов герцог Алларэ недвусмысленно приказал ему заткнуться. Но вот оборвет ли Реми владетеля Аэлласа? Не все из присутствующих понимали, что сделал два часа назад Гильом, удержавший не брата, а Кесслера. Пожалуй, лишь сам Саннио, Рене и Бернар Кадоль могли понять, почему высоченный алларец поступил именно так. И, конечно же, герцог Алларэ; неужели он заткнет и Гильома?.. Гоэллон решил, что это будет последней каплей. Если Реми не выслушает Гильома, то больше нет смысла оставаться рядом с ним. Дядя поймет. Тот, кто не способен разглядеть и оценить преданность, не достоин доверия.
— Я дважды говорил о том, что Скоринг сумеет преподнести сюрприз во время коронации, — очень спокойно, без тени упрека напомнил голубоглазый великан. — Так и оказалось. Венец поддельный, сомнения в этом нет, а гибель моего брата — дело какой-то силы, не имеющей отношения к силе венца Аллиона. Жаль, что мое пожелание о присутствии в храме Бдящих Братьев было отвергнуто.
Саннио скрутил несчастную перчатку, словно прачка — полотенце, и уставился на герцога Алларэ. Тот сидел в кресле напротив окна, бледный и усталый; кажется, он почти не слушал. Молодой человек отменно понимал, какой ценой Реми далось присутствие на коронации. Накануне герцог вновь рассорился с мэтром Беранже, едва не прогнал его вон, а с утра потребовал от Гоэллона приготовить ему достаточно надежное снадобье, чтобы устоять на ногах. Тогда он подчинился; сейчас же понимал, что напрасно пошел на поводу у герцога. Безвредных и действенных бодрящих средств не существовало, и Беранже сказал истинную правду, когда бросил Саннио в лицо: «если он умрет, вся вина будет на вас!». Только долго спорить с Реми не мог даже старый опытный лекарь; а уж Саннио, на которого наседал и Кесслер, готовый с ножом у горла добиваться выполнения любого пожелания герцога, тем более не нашел в себе сил отказаться. Бернар Кадоль, которому мэтр Беранже доложил о подвиге его господина, задохнулся от гнева и едва не ударил юношу в лицо; тяжелый кулак просвистел в воздухе и разбил надвое тяжелую столешницу.
