— Вы жена физика Борового. Я вас помню. Мне очень приятно видеть вас у себя в гостях.
Девушка нерешительно опустила пистолет.
— Я видела вас в кафе, в Чернобыле, — заявила она, когда приятный незнакомец спустился к ней в зал и, подойдя ближе, вытащил из кармана белоснежную пачку “Мальборо”. Достал сигарету с фильтром и, демонстративно зазвенев зажигалкой, прикурил, с наслаждением выдохнув табачный дым.
— Конечно. Я там очень частый гость.
— А почему вы сбежали, когда Легасов начал рассказывать? Вам разве есть что скрывать?
Мужчина вынул сигарету изо рта.
— Милочка, вы задаете слишком много вопросов. Прошу. — Он протянул руку в сторону темнеющей комнаты. — Мы с вами посидим, поговорим, выпьем коньячку. У вас же нет срочных дел, верно?
Глава III
Долгожитель привел маленькую девочку в белоснежную комнату.
— Теперь ты будешь жить здесь.
— А я вижу свою маму? Она уже здесь?
Мужчина тяжело вздохнул и присел перед малышкой на правое колено:
— Послушай, Алиночка, твоей мамы здесь не будет. Зато папа захотел с тобой пообщаться. Вы же очень давно не виделись, верно? Я сейчас его позову, ты только не уходи.
…Когда отец ушел, не сказав ни слова, Долгожитель вернулся и встал неподалеку, спрятав руки в карманах.
— Я вижу, разговор с папой прошел не очень хорошо…
Алина опустила глаза, полные слез.
— Он бросил меня! Ты был прав.
— А я разве говорил неправду? Алиночка… — Долгожитель приблизился и сел напротив девочки, — я понимаю твое горе, жизнь вообще несправедливая штука. Иногда кажется, что нет ничего суровее несправедливости, лжи и предательства, но ты должна быть ко всему готова. Я обещаю тебе, — он встал и напоследок посмотрел на малышку снизу вверх, — что мы отомстим им за все твои горести и печали. Мы заставим их тебя уважать.
…— Теперь ты будешь жить здесь. Так будет лучше для тебя.
“Лучше? Проводить дни на скомканном, уже грязном, постельном белье и часами сверлить взглядом потолок, зная, что никогда не выйдешь наружу?”
“Мой дядя тоже так говорил… и он был более убедителен…”
— Сама подумай, какая жизнь ждет тебя, сироту, оставленную родителями? Сколько еще продлится эта полной доброты демократия? “Все для простого советского человека!” Мы, простые люди, живем в хаосе, полного разрушения, в грязи, с пустыми полками, идет холодная война, а мы прославляем наш великий и незаменимый Советский Союз! Дети… Они такие наивные, верят в сказки взрослых, а потом погибают от несправедливости суровой жизни!
Когда тебе исполнится восемнадцать, тебя выпустят из детского дома. Скорее всего, тебе выдадут какое-нибудь хилое жилье, дадут работу, отправят обучаться, и начнется скука. Все как у всех! Потом ты найдешь себе мужчину. Знаешь ли ты, что мужчины слишком жестоки и самолюбивы? Весь их мир вертится вокруг их персоны. Они хотят, чтобы их любили. Они хотят, чтобы мир любимой женщины сузился до одной точки, и этой точкой были бы они сами?
Мир мужчин крайне жесток и несправедлив. Когда они падают в яму, то начинают выпивать. Еще в детстве они подвергаются пыткам, издевательствам со стороны родителей — и все для того, чтобы воспитать в них настоящего мужика. Был один эпизод из моей жизни, когда мой приемный отец, взяв мою мать с маленьким ребенком руках, бил последнего, дабы впоследствии избавиться от него. Мама не выдержала, ушла. А я остался с отчимом. Рос постоянно в побоях. А когда исполнилось восемнадцать, отчим отправил меня на каторгу.
Твой отец тебя тоже бросил. Тебе было четыре года, когда он ушел, оставив тебя с матерью. А потом и мать от тебя отказалась. Мы с тобой похожи. У моей матери с отчимом тоже ничего не сложилось. Он бил, пил, буянил — и это при том, что он великий подданный Его Величества, Александра Третьего! Отец знавал его как человека доброго, благодушного, он всегда был против войны, всегда был за мир. А потом он перевернулся в поезде. Сказали — террор. И обвинили меня. Отправили на пожизненное в урановые рудники, где я, спустя малое время, должен был умереть, но чуда не произошло, и я выжил. Потом пришли большевики, вытащили меня оттуда, дали шанс на новую жизнь, а я уже никому тогда был не нужен…
Отчима расстреляли большевики. Вполне себе заслуженно. Он вел себя как скотина, относился к людям как к скоту, считал себя высшей кастой, а по сути — слабак, пьяница и неудачник. Его спасала дружба с императором. А когда того не стало, он пошел по накатанной.
Про мать мне ничего неизвестно до сих пор. Она просто исчезла, канула в лету.
Это были нэповские времена, каждый жил, как хотел, в золоте, шелках, бриллиантах, в дорогих винах и коньяке. Буржуазия была в самом расцвете сил, и, смотря на все это, я задавался вопросом: а какой был смысл в революции? В великой октябрьской революции, когда простой рабочий люд свергнул российского царя, а через год расстрелял, как предателя? Я не понимаю этого до сих пор. Я сам едва сводил концы с концами, а когда к власти пришел Сталин, переехал в Германию. В те годы только-только начиналась великая гитлеровская компания, направленная на создание “расово чистого арийского государства”. Я видел, что происходило в те годы, мне пришлось наблюдать, как якобы чистые и светлые немцы уничтожают ничтожных для очищения расы. Более глупой идеи мне еще не приходилось наблюдать. Иногда человеческий разум доходит до запредельной черты, творя настоящее безумие.
А какое оно? Безумие? Ты знаешь?
Ты знаешь, что такое безумие?
Когда Третий Рейх сгинул, некоторое время мне пришлось помотаться по европейским странам. Мне поставили диагноз — острый лейкоз — и отправили умирать. Я даже завел специальный календарик, где крестиком отмечал свои последние дни. Но смерть не наступала. Даже немного обидно. Я пил, гулял, заводил романы-однодневки, дожидаясь неминуемого конца. А потом понял, что он не наступит — не так скоро, как хотелось бы — и вернулся в Советский Союз.
И уже здесь, на родине, мне пришла гениальная по своей сути идея: в моей крови достаточно много опасных радионуклидов. Моя плоть истончает радиацию. Это послужило бы неплохим подспорьем для моей давней обиды — радиация такая вещь, что убивает незаметно. У нее нет вкуса, нет запаха. Идеальный убийца. Я уже давно продумывал гениальнейший план своей мести.
Он обернулся и посмотрел на нее. Все ее тело покрывали жуткие ожоги, язвы и болячки, из которых вытекали кровь и гной. Легкая белая простынка становилась темно-бордовой, и люди в защитных костюмах едва успевали менять постельное белье, Маленькое хрупкое тельце заботливо перевязывали, забинтовывали, а в некоторых местах и загипсовывали — для пущей уверенности.
Она лежала, сложив руки на груди, и молчала, опустив пронзительные синие глаза без ресниц. Грудная клетка равномерно опускалась и поднималась. Ноги были привязаны к ножкам кровати. Отброшенное одеяло лежало у самой спинки. Подушка продавилась, голова утопала в пуховой перине. Равнодушный взгляд смотрел то вниз, то вверх. Обожженные губы сжимались, дабы не вырвалось грубое слово. А мелкие слезинки утопали в маленьких черных зрачках.
— Я привел тебя сюда для великой цели. Даже если твоя жизнь оборвется… ты страдала не зря. Это намного лучше той жизни, которая ждет тебя впереди. У тебя будущее как у всех, если не хуже. Семья, дети, а по факту — пустой звук. Что это за жизнь — работаешь как лошадь, а в перерывах размножаешься? Муж пьет, бьет, дети шалят, безденежье, безбожие, отсутствие здоровья и перспектив. Скучно, неинтересно, одним словом — замкнутый круг.
Лаборатория на другом конце страны
Сутки пролетали как один час. Не успеешь оглянуться — на место знойного полуденного дня приходил прохладный вечер, а затем ночь, полная проливных дождей, холодного ветра и гробовой тишины. Трава становилась сочнее, ярче, заполняя все вокруг своим свежим, пропитанным водой, запахом. Хотелось вырваться наружу, вдохнуть воздуха полной грудью, но оставалось лишь следить за постепенно успокаивающейся природой через маленькое окошко лаборатории.
