Не работали телефоны, мерцала экранами техника, не желая работать, а в трубке старого проводного телефона шумело марево атмосферных помех. И даже просто крики о помощи сходящих с ума слуг глохли в реве бури. Род остался один — будто в диком лесу далекой тайги, будто не существовало ничего вокруг, ни компьютеров и сотовых телефонов. Не висели над планетой спутники, не было сотен лет прогресса и достижений.
— Что нам делать? — В панике орали финансисты и экономисты.
— Это незаконно! — Трясли бумагами аудиторы и адвокаты.
За окном было не их тысячелетие. Там, за бронированными стеклами, пока еще не изобрели слово 'закон'. На дворе царила доисторическая эпоха, и на пещерного человека шла стихия, необоримая, безжалостная, крыльями пепла закрывая все вокруг. Значит, пришло время действовать соответственно времени.
В ненастье, древние люди молили богов о снисхождении, принося в жертву скот. Эти боги потребуют предприятий и золота — и Наумов был готов платить.
Его люди залезли на крышу здания, размахивая белоснежным полотном простыни в отчаянной надежде быть замеченными. Ткань серела от пыли, обугливалась от пепла и чуть не загорелась вовсе, пока кто‑то не догадался обдать ее водой. Их заметили — не сразу. Возможно, демонстративно не желая замечать, на их глазах предавая огню и забвению все вокруг. Тогда глава рода самолично взял грязную тряпку и криком отчаяния пытался перекричать разошедшуюся бурю чужого гнева.
Заложило уши тишиной, будто переключили гигантский выключатель, прекратилась канонада грома, разошлись серые облака, давая дорогу небу и солнцу. И только черные хлопья продолжали падать с небес. Включилась связь.
Потери потрясали воображение. Потрясали настолько, что глава рода долго не мог сделать шаг по крыше — осознание, что придется идти по пеплу, некогда бывшему его соратниками, друзьями, помощниками, вводило разум в ступор.
Ветер смиловался и смел черные хлопья в сторону, позволяя главе над сотнями трупов спустится внутрь дома. Те, кто должен был принять мир, уже стояли пороге его дома, вежливо стуча в парадную дверь — двое в элегантных костюмах, леди в вечернем платье, будто бы сошедшие с обложки о столичном рауте и светских бездельниках.
Некстати пригодились все приготовления, устроенные этим днем: все уже было готово — символика, регалии, гербовые печати. Но в этот раз оттиск ставился под чужим документом, созданным не его родом, но с такой же превосходной пунктуальностью описывающим все, что придется отдать. Чтобы жить.
Стороны вежливо поклонились друг другу, принимая свои копии бумаг. Победители отбыли по своим делам, проигравшие остались тушить пожары и хоронить родных.
Примерно через половину часа друзья подсказали причину катастрофы, и последнему из старших Наумовых захотелось догнать врага, чтобы запустить посмертное вновь — забрать хотя бы соратников убийцы за собой. Но тех уже не было в городе.
Всего‑то — древний род оскорбился, что его имя решили использовать в мутных делах.
Их даже никто не просил, не уговаривал, не отдавал свою судьбу в качестве платы!
— Разве так бывает?! — стучалось в висках. — Разве это стоит того?! — распирало грудь немым воплем.
— Да они специально это подстроили! Специально, чтобы разрушить и забрать все! — Вопила в нем обида по разрушенной жизни, столь же сильная, как у мальчишки, на глазах которого по выстроенному им песочному замку прошлась рота солдат.
И так же, как мальчишка, он ничего не сможет сделать обидчикам. В мире силы, как бы не казалось это очевидным, все определяет сила. Ее у Наумовых и раньше не хватило бы тягаться с таким врагом, а сейчас — не хватит даже уйти красиво.
Мог ли он мстить? Нет. Отказался ли он от этой мысли? Никогда.
Годы идут за годами, прошлое тускнеет в воспоминаниях, старые конфликты забываются, враги перестают казаться опасными, и ресурсы перераспределяются на приоритетные цели. Никому из победителей уже десять лет нет дела до старика. И это — очень хорошо для тех стремлений и планов, что согревают душу не истерпимым огнем ненависти — не угаснувшей и ныне.
Наумову помог случай. Все‑таки, владения его рода были слишком велики, чтобы новые хозяева могли сменить всех — по традиции, просто перетасовали ключевой персонал, крупных начальников выставили с волчьим билетом. Но были и обычные работяги, еще не забывшие, кто их истинный господин — род никогда не бросал слуг в беде, так что диспетчер, жену которого буквально вытащили с того света, всегда помнил, кому он обязан за свое счастье.
Верного слугу заинтересовала, в общем‑то, рутинная просьба начальника — не заметить взлет кланового борта. Думать 'зачем', 'почему' ему не полагалось, но почему бы не дать фантазии простор во время скучного дежурства? Вот только реальность оказалась интересней фантазий — борт, во — первых, имел совсем иные взлетные характеристики, превышая установленную скорость подъема для своего класса. Во — вторых, борт не взял стандартный набор питания и воды. В — третьих, борт прибыл к концу дежурства, затребовав к трапу скорую помощь. В — четвертых, диспетчера убили ровно после того, как он скинул свои размышления самому же себе, на собственный почтовый адрес. Причем, убили его не из‑за последнего факта — Наумов давненько почитывал монологи десятка верных слуг, имея все нужные пароли.
Глава павшего рода заинтересовался и потянул за другие ниточки, выведывая через верных людей слухи и новости из стана победителей. Где‑то заказывали новые зеркала гигантских размеров — в точь такие, что украшали галерею главного дворца — взамен разбитым (а где еще заказывать сильному клану, как не на своих заводах?), где‑то судачили о немилости господина к молодой супруге. Мелочи, пустяки, постепенно складывающиеся в неведомо‑что, вовсе неочевидное даже для монстра — интуита уровня главы рода. Разумеется, если у этого главы не было недостающего куска общей картины — солидного такого куска, знать о котором ему не полагалось. Но дед многое ему рассказывал.
Была в тех рассказах смешная и поучительная история про Веденеевых. Мол, пару сотен лет назад, сильнейшая в роду предсказательница рода предрекла появление видящей невероятной силы, имя которой будет Софья. И целые поколения, ряд за рядом, принялись строгать детишек, обзывая каждую девочку, а иногда даже мальчиков, Софьями, пока род не выродился в невероятный гадюшник, утративший всякую честь и совесть. Ныне они обычные шарлатаны, раскидывающие карты таро с гербовым узором на рубашке. Тьфу, позор.
Одну из официальных жен князя аккурат звали Софья, что вовсе не делало ее сильной видящей, не смотря на девичью фамилию. Зато делало той, к которой можно охладеть после скандала — из‑за слабости рода. За княжескими женами всегда стояла родня, превращавшая семейную ругань в политический конфликт, так что какие‑то зеркала не могли стать причиной размолвки. А еще позже — тихого развода — просто еще один верный слуга заметил, что у прекрасной госпожи нет кольца на безымянном пальце…
