Ваго не отвечал, и его молчание яснее любых слов выдавало правду.
– Что они с тобой сделали? – спросила Моа уже мягче. – Ты забыл своих друзей?
– Мы никогда не были друзьями! – огрызнулся Ваго.
– Нет, были, – возразила она. – И однажды ты спас мне жизнь. Но тогда ты был другим. Тем Ваго, который носил с собой мертвую птицу, потому что считал ее красивой. Тем Ваго, который сидел рядом со мной, когда я очнулась, чудом избежав гибели. Мы были друзьями. И не имело значения, что ты – голем, а я – девчонка-выродок из гетто. Мы…
– Я был человеком! – воскликнул Ваго. – Убийцей! Вот кем я был! Я заслужил свое уродство. Пусть я ничего не помню, но какая разница тем, кто погиб от моей руки? Их не вернуть. Я – их убийца.
Моа потеряла дар речи, потрясенная горечью в его голосе. Она задрожала, глаза ее наполнились слезами.
– Мне все равно, – прошептала Моа. Голем изумленно уставился на нее, луч света упал на человеческую половину его лица.
– Что?
Моа переступила с ноги на ногу и вытерла слезы.
– Мне все равно. Это был не ты.
– Нет, это был я, – твердо возразил Ваго. – Ты не можешь мне этого простить, Моа.
– Не говори мне, кого я могу простить, а кого нет.
Она выглядела такой хрупкой и беспомощной, что казалось, будто ее может сдуть малейшим дуновением ветерка.
– Я видела, каким ты был в первые дни. Ты был похож на ребенка. Когда тебя переделали, ты родился заново. Та, прошлая жизнь, не принадлежит тебе. Ты не злой, Ваго. Ты просто думаешь, что ты злой.
– Хватит! – взвизгнул голем и прыгнул вперед.
Турпан был готов к такому повороту, но его это не спасло: голем двигался слишком быстро. Обойдя Турпана, Ваго метнулся к Моа. Его рука ударила Турпана по лицу, как железная палка. Если бы не респиратор, юноша лишился бы нескольких зубов; а так он только упал на спину, перекувырнулся… и с криком полетел в пропасть.
Ваго пушечным ядром врезался в Моа, повалил на пол и вцепился ей в горло. При падении она ударилась виском об пол и чуть было не потеряла сознание. Моа расплакалась в голос от ужаса и боли, тушь потекла по щекам черными струйками.
– А теперь ты меня прощаешь, Моа? – прошипел Ваго, приблизив свое лицо к ее лицу, и начал сжимать ее горло.
– Турпан… – рыдала она. – Что ты с ним сделал?
– Думаю, убил, – ответил голем.
Раздался еще один взрыв, на этот раз гораздо более громкий. Монолитные стены вокруг стонали и трещали. Ваго посмотрел вверх, потом снова на Моа.
– А теперь я убью тебя, – закончил он. Девушка хотела покачать головой, но не могла шевельнуться в стальной хватке голема.
– Я не хочу умирать, – прошептала она. – Не делай этого. Пожалуйста, не надо. Я хочу жить.
«Я хочу жить». Неприкрытая искренность растопила лед в сердце Ваго и пробила брешь в незавершенной обработке Протектората, туманящей его мозг. Девушка на полу вдруг перестала быть для него просто какой-то грязной крысой из гетто. Это же Моа! Да, так ее зовут… И она действительно раньше была ему другом… единственным человеком на свете, который был добр к Ваго, когда все остальные презирали и ненавидели его. Она верила в него до самого конца. И он так жестоко отплатил ей за добро…
Возможно, он хотел понести наказание за свои грехи. Возможно, поэтому он позволил превратить себя в чудовище. Возможно, поэтому стойкая вера Моа так злила его…
Ваго не знал. Но он уже не мог причинить вреда этой девушке.
Он отпустил ее шею и встал. Моа сжалась в комок, обхватив голову руками и всхлипывая. Голем подошел к краю пропасти и посмотрел вниз: там, цепляясь за узкий выступ кончиками пальцев, висел Турпан. Юноша уставился на Ваго ненавидящим взглядом.
– Я так и знал, что ты не упал. Иначе бы я услышал, – сказал голем.
Он присел на корточки и, схватив мальчишку за запястья, вытащил его наверх. Турпан, не в силах встать, подполз к Моа, и она крепко обняла его, дрожа от страха и облегчения.
От следующего взрыва зал содрогнулся так, что даже Ваго покачнулся. Затем последовал еще один, и еще. Из шахты лифта доносился скрежет рвущегося металла, меж дверных створок начал просачиваться дым. Снаружи в небе кипели облака, черные грозовые тучи, возникающие из ничего над Цитаделью и расползающиеся над городом. Надвигался шторм.
Ваго посмотрел на двери лифта, потом на далекий горизонт.
«Я хочу жить», – снова прозвучал в его голове голос Моа.
Голем подошел к съежившимся на полу Турпану и Моа, подхватил их и взял под мышки, крепко прижав к бокам. Дети вырывались и ругались, Моа умоляла отпустить их, но Ваго не обращал внимания. Он сделал два шага для разбега и прыгнул в небо.
5. 9
И они полетели.
Вскоре Турпан и Моа поняли, что они вовсе не падают, и перестали кричать. Неистовый ветер трепал им волосы и одежду, и все же они не летели камнем к земле, а парили в воздухе.
Они изумленно молчали, не в силах поверить в происходящее. Огромные кожистые крылья Ваго закрывали небо над головой – голем развернул их полностью, но держал совершенно неподвижно, опасаясь сорваться в штопор, из которого уже не сможет выйти. Это стоило ему немалого напряжения, мышцы и механизмы в его спине едва выдерживали такую нагрузку, но главное – ему удавалось планировать.
Город раскинулся под ними во всем своем убогом великолепии, колоссальная мешанина старого и нового, красоты и грязи, порядка и хаоса. Далеко на юге виднелся Серпантин, похожий на двух исполинских змей, обвившихся друг вокруг друга. С высоты им как на ладони открывались массивные строения Функционального века, башни, аллеи и мосты, краны, вышки и каналы. Прямо внизу струилась Западная артерия, несущая свои воды за край мира, крохотные баржи и военные суда качались на волнах. Ветер нес Ваго вдоль канала, и голема это устраивало. Да он и сомневался, что сумел бы свернуть, если бы захотел.
Позади распадалась на куски Осевая Цитадель, содрогался в предсмертных судорогах генератор хаоса, разрывая на куски нутро древнего здания. Огромные языки и струи пламени взмывали к небу и затухали в густеющей мгле. Черные тучи росли, затмевая солнце, тень от них расплывалась по лицу города все шире, будто клякса. А в самом сердце ее зарождались зловещие краски вероятностного шторма.
Солдаты бежали прочь от рушащейся Цитадели, и в этой мечущейся толпе Ваго заметил знакомую фигурку. Турпан и Моа не могли ничего толком разглядеть с такого расстояния, однако от острых глаз голема не могло укрыться ничто. Грач бежал через площадь Цитадели. Очевидно, гаденыш надеялся укрыться в путанице улиц и переулков. Но ему, как и всем жителям Орокоса, некуда было спрятаться от надвигающейся бури. Возможно, небывалый по силе вероятностный шторм превратит этот одинокий остров в рай, а возможно, не оставит от него камня на камне или утопит в море.
Орокос, город случая, скоро последний раз бросит игральные кости – и расплатится по счетам.
Турпан и Моа жались к Ваго, к его твердым бронированным бокам, и не говорили ни слова. Они не смели спросить его, почему он не убил их, – а то вдруг голем передумает и бросит их вниз. Поэтому они молчали, и только сердца их отчаянно колотились – от страха упасть и разбиться и одновременно от восторга.
Ваго и сам не знал, почему оставил детей в живых. Ему так и не удалось разобраться в себе. Сейчас он чувствовал, как с его души мучительно отваливаются чужие убеждения, внушенные Протекторатом, и оставляют после себя кровоточащие раны. Ему хотелось одного – начать все сначала, стать тем ребенком, которым он когда-то был. Но это было уже невозможно – слишком много он натворил, слишком тяжек был груз вины. Ваго не мог спастись сам. Зато он мог спасти Моа. А ради нее и Турпана тоже.
Они скользили на запад вдоль канала, и темная завеса облаков гналась за ними по пятам. Над Осевой Цитаделью возник вращающийся шар вероятностной энергии, туманное солнце, скрученное из цветных подтеков, внутри которого сверкали и трещали разряды эфира. Устрашающая мощь собиралась воедино, чтобы нанести решающий удар.
