Без сопровождения на улице дышалось гораздо легче, и Тая никуда не спешила. Брела по булыжным мостовым и любовалась сапожками с блестящими пряжками, которые на ногах смотрелись ну очень хорошо. Гораздо лучше потрепанных и развалившихся прежних ботинок.
Да уж, хорошо быть богатым. Захотел вон ту слойку с повидлом — покупаешь, не считая монет. Понравились бусы из цветного стекла (сестрица графини Берк о таких отзывалась пренебрежительно: «дешевая безвкусица», а Тае нравилось) — берешь без раздумий. Протягивает тебе малец замызганную ладошку — и ты подаешь ему серебрушку, потому что помнишь, каково голодать неделями и с обидной смотреть на таких вот сытых и довольных взрослых.
Малец серебрушку взял, но не сбежал, а дернул за рукав. Требовательно так дернул.
— Чего тебе? — спросила Тая.
Парнишка вытянул руку. В кулаке он сжимал клочок бумаги. Тая взяла клочок, пригляделась к размытому почерку и кляксам от чернил. Некто писал с ошибками, очень коряво и неумело.
«Малышка, ты же не думаешь, что я так запросто тебя отдам? Ты принадлежишь мне».
И Тая сразу поняла, от кого послание.
— Спасибо, — немеющими губами сказала мальцу.
Тот хихикнул и убежал.
Ладно, бояться нечего. Иттан придумает, что делать. Он всегда всё знает. Он умный и сильный.
Тогда почему руки трясутся, в глазах темнеет, а кожа вспоминает грубые поглаживания Кейбла?
Как же всё-таки страшно…
Гул шагов звонче обычного, хруст камней под подошвами взрывается о своды подземелий. Затопленный город будто вымер. Здешние жители недаром зовутся крысами — как звери они чуют опасность и прячутся в норах.
Иттан насвистывает под нос детскую песенку. Ему отчего-то радостно, словно услыхал хорошую весть. Пальцы раз за разом разглаживают мятый клочок бумаги. А в воздухе повисла человеческая боль. Её так много, что давит на грудную клетку. Иттан вдыхает невероятный запах, смакует его ноты и послевкусия. Боль — сложна и многогранна.
Прежний Иттан не понимал её прелести. Он был глуп до тошноты. Держался за свои слабости и нелепые принципы.
Ему повезло оказаться в той завесе.
Жилище Кейбла огромно. У входа караулит здоровяк с бычьим взглядом и такой же бычьей шеей. Иттан приветливо здоровается с ним. Улыбается уголками губ, и необъяснимый страх колом забивается в глотку здоровяка. Он сжимает горло лапищами, невнятно булькает, а Иттан спокойно проходит мимо.
— Кейбл! — зовет насмешливо, встав в центре помещения с длинным обеденным столом и лавками. — Ну где же ты?!
Первыми выходят его люди, обступая гостя плотным кольцом. Где-то за их широкими спинами прячется рыжеволосая крыса, возомнившая себя не только мужчиной, но и чьим-то хозяином.
— Неужели боишься? — Иттан облизывает пересохшие от предвкушения губы.
Магия рвется наружу, но он сдерживает её, и энергетические потоки перетекают от кончиков пальцев к затылку, щекочут позвоночник. Будоражат. Предчувствуют.
— Тебя? — Кейбл ржет и продвигается вперед, локтями распихивая своих приспешников. — Однажды я тебя уже убил. Что помешает повторить приятный опыт?
Иттан широко разводит руками. Возьми, кричат его глаза. Ну же, убей, раз можешь. Покажи себя!
Кейбл разминает пальцы как перед хорошей дракой. Изгибает шею вправо и влево. Иттан не двигается, но улыбается Кейблу точно старому знакомому.
Их разделяют три шага.
— Как ты выжил? — спрашивает рыжеволосый. — Когда тебя сбрасывали вниз, ты уже не дышал. То месиво из костей просто не могло исцелиться.
— Может, я и сейчас не дышу. — Иттан с наслаждением втягивает носом воздух. — Хочешь убедиться, крысеныш?
Кейбл рычит, но не бросается. Выжидает.
— Скажи, как ты выжил, и я отпущу тебя к мамочке и папочке! — хохочет он. — Только Таю придется отдать, негоже лапать чужих девочек.
Последние три шага преодолевает Иттан. Кейбл замахивается. С виду он безоружен, если бы не стилет, спрятанный в рукаве. Тот неразличим, только поблескивает острие.
Промахивается. А Иттан, не стирая с губ мечтательной ухмылки, порывом ветра выбивает оружие из пальцев. Стилет отскакивает далеко вправо.
— Теперь мы равны. — Смеется, протягивая ладонь для рукопожатия. — Или нет, — добавляет, когда невидимая сила вышибает из Кейбла дыхание.
Рыжеволосый падает на колени. Его язык опух и вывалился изо рта, похожий на земляного червя. Белки глаз покраснели. Громилы спешат на подмогу, но ударяются о силовое поле. Новый Иттан силен. От светлого мага осталась только оболочка.
Благодаря Кейблу он погиб и переродился. Стал лучше.
— Тая не принадлежит тебе, — бубнит точно заклинание. — Повтори.
Кейбл свистит, но слова неразличимы. Впрочем, Иттану чудятся в мычании угрозы и проклятия.
— Что в этом сложного? — неподдально удивляется он. — Тая. Не. Принадлежит. Мне. Просто скажи это, и разойдемся с миром! — повторяет нетерпеливо.
Кейбл хрипит.
Иттан рывком опускает его нижнюю челюсть и вместе с языком пропихивает в рот записку, которую получила Тая.
— Жуй.
Дыхание восстанавливается, и Кейбл покорно жует. Затем разевает рот как хороший мальчик, исполнивший приказ.
Иттан кивает. Легкий толчок в лоб, и Кейбл заваливается на спину.
Отползает к своим, а губы шепчут слова извинений:
— Тая твоя… твоя… прости… Я не трону её… прости же!
Кейблу до сих пор чудится смерть, рисующая на его спине узоры из капель пота.
Иттан не прекращает улыбаться. Разворачивается и уходит.
Напоследок только взмахивает рукой.
С упоением слушает, как лопаются сосуды и ломаются позвонки. Как безжизненное рыжеволосое тело с вывернутой головой бухается на гниющий от влаги пол.
И уходит.
Но направляется не домой, а к бурлящей бездне.
Там его давно ждут. Завеса избрала его, наградила отметиной-слепотой и, когда Иттан прозрел, она позволила слиться с ней.
* * *
Тая не находила себе места. Зря, наверное, показала Иттану ту записку. Он вмиг посерьезнел, отложил книгу и поспешил уйти, чтобы «разобраться с мерзавцем раз и навсегда».
— Ты не будешь драться с Кейблом. — Она преградила ему путь и уперла руки в бока. — Нет, нет и ещё сотню раз нет! Не позволю. У него десятки людей, а ты совсем один.
— Обговорю с отцом, как выманить этих гадов на поверхность — а там их сцапает стража. — Иттан коснулся губами лба Таи. Голос его звучал убедительно. — Отдыхай, скоро буду.
Поверила. Вот дура!
Время шло, а Иттан не появлялся. Тая выглядывала в окно и прислушивалась к шагам, но знакомых среди тех не было. Пыталась уснуть — проснется, а он уже рядышком, греет макушку своим дыханием, — но не могла. Ворочалась, накрывалась с головой подушкой.
