Другой скелинг поставил его на ноги и развернул лицом к Африор, которая вырывалась из рук воинов. Один из воинов сжал пальцы на ее локте, и Африор, перестав бороться, заплакала.
— Я буду переводить, — произнес полускелинг. — Видел, что мы делаем с вашими женщинами? Да, нет?
Тико не видел. Но до него доходили слухи.
— Мы берем это, — сказал переводчик.
Вождь обхватил грудь Африор и слегка приподнял ее.
— И режем так.
Вождь описал рукой круг, показывая, как именно они вырезают грудь. Он не обращал внимания на Африор, как будто она была животным.
— И мы берем это.
Вождь опустил руку, и девушка вскрикнула. Вряд ли от боли; скорее она испугалась, ощутив там его хватку.
— А потом мы режем ее отсюда досюда, — вождь провел рукой снизу вверх, до грудной клетки девушки. — И вынимаем, что есть внутри.
Африор обделалась, и он оскорбленно отступил назад.
— Ты понял?
Тико тупо кивнул.
— Есть другой выбор, — сказал вождь. Полускелинг переводил каждое слово. — Хочешь узнать какой?
— Да, — ответил Тико. — Хочу.
Вождь посмотрел Тико в глаза, потом схватил Африор между ног и ударил кремневым ножом. Она дернулась. Вождь поднял руку и вытряс на землю клок светлых волос.
— И больше ничего.
Тико неуверенно посмотрел на переводчика, потом — на вождя. Наверно, бывший раб напутал с переводом.
— Вреда не будет, если сделаешь, что мы просим.
А потом скелинг сказал, чего они хотят. Раз двое рабов не должны быть вместе, никому не покажется странным, если вернется только один. Ночью Тико отопрет ворота Бьорнвина. Если нет, то на рассвете он найдет у ворот ее останки. А если все пройдет гладко, то они оба смогут беспрепятственно пройти через земли скелингов и уйти, куда хотят.
— Нас убьет следующее племя.
— Тебе лучше задуматься, — ответил вождь, — не убьем ли вас мы.
Тико мог позволить Африор умереть. С ее смертью исчезнет опасность, что кто-нибудь прознает о случившемся. Он может вернуться, вновь стать волкодавом господина Эрика и по-прежнему не обращать внимания на злобную суку, которую он называл матерью.
Тико был рабом. Господин Эрик говорил: «Сделай», и он делал.
Он бегал быстрее других, прыгал выше, охотился ловко и тихо. Но его не ценили, а ненавидели. Почти каждый день он вставал с рассветом, выполнял приказы до поздней ночи, а потом засыпал. Спасти Африор — значит предать всех остальных. Разве это правильно?
Он может рассказать обо всем господину Эрику. Его изобьют до полусмерти, но ведь не в первый раз. Но тогда Африор умрет, а Тико хочет ее.
Он убил стражника у ворот. Ударил его дубинкой по голове. А когда стражник умер, Тико поднял засов и открыл ворота Бьорнвина.
В воротах вождь скелингов толкнул вперед голую связанную девушку, оттянул ей голову назад и, плюнув в лицо, перерезал горло.
Африор, истекая кровью, упала на землю.
Героическая атака Тико заслуживала увековечивания в песне, но ее некому было сложить. Он в ярости подхватил меч мертвого стражника, бросился к вождю, воткнул ему лезвие в живот и повернул.
Откуда-то возник господин Эрик, широкоплечий, с поседевшей бородой. В руках — окровавленный боевой топор. Тремя ударами Эрик зарубил троих скелингов. Потом повернулся и хлопнул Тико по плечу.
— Буди всех!
Тико побежал будить.
Но не успел он добраться до большого дома, как сильная рука матери стиснула его плечо. Первым делом она сообщила, что вовсе не мать ему. Он не викинг, не скелинг, а падший. Она выплевывала слова сквозь зубы, на лице застыла маска ненависти.
— Где моя дочь?
— Мертва. Ее убили скелинги.
Сухорукая ударила его по лицу.
— Ты убил ее. Думал, я не узнаю?
В глазах — мрак, в голосе — зимняя стужа. Тико не сомневался: она хочет его смерти. Готова сама его убить. Но она потащила мальчика в свое жилище и велела разбросать солому из матраса по широкому кругу.
— Делай, прямо сейчас, — приказала она.
Снаружи продолжалась бойня.
Воины Эрика были хорошо вооружены. Мечи, кольчуги и шлемы, привезенные из Гренландии, давали им преимущество. Но викинги оказались в меньшинстве. Скелинги плотно сомкнулись вокруг деревни.
Сухорукая вернулась с пылающей головней.
— Моя хозяйка перед смертью рассказала, как это сделать. Может, она знала… — Сухорукая умолкла, ее лицо исказилось. — О, она хорошо знала. Она умерла, давая жизнь тебе. Я еще тогда знала: ты того не стоишь. А теперь мы умираем, а чтобы ты… Кто знает? Некому будет волноваться.
Сухорукая толкнула его в центр круга, опустила головню и отступила назад. Вокруг Тико вспыхнуло пламя. Но вместо жара он почувствовал холод, взмах крыльев и яростный ветер, как будто он падал с огромной высоты. И напоследок лицо Сухорукой, перекошенное от ненависти…
— Это все правда? — спросила Десдайо. Она густо покраснела. От той части рассказа, подумал Тико, где говорилось об Африор и реке.
— Так я помню.
— Атило знает?
— Нет, госпожа моя. Он никогда не спрашивал.
— Ты ступил в огонь в своем мире. И оказался здесь, в моем?
Тико кивнул.
Десдайо перекрестилась, вскочила на ноги и вернулась с тяжеленной Библией в кожаном переплете.
— Она принадлежала моей матери, — сказала она. — Возьми ее. Двумя руками.
Он выполнил приказ. Десдайо закусила губу.
— Чего вы ожидали?
— Я думала, ты исчезнешь в пламени.
— С чего бы мне…
— Если бы ты был демоном, ты бы сгорел. Я думала… — она смутилась, — ты пришел из ада.
— Я думал, что попал в ад, — искренне ответил ей Тико. — Когда только появился. Толпы людей сгрудились на маленьких туманных островках. И вода тут… В Бьорнвине я купался при каждой возможности и получал удовольствие. А здесь стоит просто пересечь канал, и меня тошнит. Воздух воняет дымом и дерьмом.
— Но вы голодали. Ты сам так сказал. А здесь есть еда.
— Не у всех. Почему бы в аду не быть пище? Вряд ли Сатана живет в нищете.
Оба замолчали. Десдайо предложила ему вино и сладкий пирог, но Тико едва притронулся к вину, а пирога даже не коснулся. В конце концов она поинтересовалась, куда он сопровождает господина Атило по ночам.
— На встречи Совета, — солгал Тико.
Жаркие летние дни, полнолуния, обучение. Убийства. Длинная царапина — для мужчин, короткая — для женщин. Точка — младенец, внук умирающего графа. Он стоял между Венецией и богатыми владениями на материке. Вся правда на стене погреба. Все, кроме визитов Атило к герцогине Алексе.
Их было слишком много.
