— Ты, хлопец, так животину замучаешь. — поучительно заговорил дружинник. — Да и раскатывать остерёгся бы. Как бы ещё кто—нибудь не повстречался, пока ты тут гарцуешь.
Микишка враз посерьёзнел, и вправду забыл, что вокруг не чисто поле. Запоздало огляделся, прислушался и смирно поехал рядом. Несмотря на то, что за день никто не встретился, до самого вечера больше не куролесил. Незадолго до сумерек, свернул в сторонку от дороги, указал на родничок.
— Лучше тут остановиться. Дальше тоже есть где привалиться, да места совсем нехорошие. Там эти гады кишмя кишат. Да и тут ещё неизвестно как ночью будет.
— Тогда здесь встаём. — согласился Сотник.
Покумекав, решили всё—таки развести небольшой костёр. Засветло поужинали, достали печенье, отдыхали похлёбывая из фляги. Ворон снова пристроился рядом, терпеливо ждал, пока тот или другой поделится лакомством. Дождавшись, довольно хрупал печеньем и замирал до следующей подачки.
Шайтан, долго глядел на избалованного коня, но всё—таки решился и несмело шагнул к костру. Часто моргая горящими глазами, скульнул, замотал коротким хвостом. Ворон опасливо покосился на гладкие, будто шлифованные, рога, но всё же толкнул задом, отгоняя от лакомой кормушки.
— Ну, длинноухий! — прикрикнул Извек. — Не балуй, всем хватит, и рогатым, и безрогим.
Микишка щедро ухватил жмень лепёшек, покровительственно улыбнулся и, по одной, скормил белоголовому. Тот довольно урчал, огонь в глазах потускнел, веки прикрылись. Сотник обернулся к Ворону и поучительно изрёк.
— Нечисть нечистью, а пожрать тоже любит! У них небось таким не кормили, пусть отъедается.
Ворон обиженно фыркнул и отошёл. Постоял, шевеля бархатными ноздрями, но не выдержал сладкого запаха и снова вернулся к огню.
— А—а, травоед! Голод не тётка, — протянул Дружинник и полез в суму. — Хотя ты ж не голодный, эт сколько же в тебя лезет?
Он достал последние лепёшки, разделил поровну. Одну бросил обратно.
— Это на развод. Последнюю брать не велено!
Схрупав всё печенье, копытные, будто сговорившись, двинулись к ручью. Скоро от воды раздалось хлюпанье двух ртов. Извек покусывал травинку, сквозь замершие деревья задумчиво глядел на бесформенный ком солнца, что медленно тонул в месиве окровавленных облаков. Алтын недоумённо трогал свои ссадины.
— Ничего не понимаю, морда не болит вовсе, и вроде как тоньше стала… Чудеса!
— Какие ж это чудеса? — возразил Сотник. — Забыл как с рогатым лобызался? Простые псы и те за день—два раны зализывают, хотя и без рогов. А если такой зверюга лизнёт, может и за день зажить.
Ополченец с удовольствием растянул губы, подёргал пальцами и удовлетворённо вздохнул. От воды вернулись довольные кони, стали у дерева и через минуту задремали. Микишка сдвинул шестопёр на живот и растянулся на траве.
— Пора и нам всхрапнуть, завтра с рассвета поскачем, а то уж больно задержались. Как бы совсем в этих проплешинах не завязнуть.
— Застревать никак не можно! По делу еду, — откликнулся Сотник. — Вот как выполню, тогда не прочь и погулять тут недельку—другую с вашими молодцами. Да разобраться заодно со здешними новосёлами. А ты из местного ополчения будешь?
— Ага, как нечисть с проплешин полезла, так всех, кто поздоровей, снарядили с воями в дозор выходить. Не часто, конечно, народу хватает. Раз в неделю, от заката до заката. А ты как узнал, что из ополчения?
— Да ни один дружинник, если не упился, спать без дозора не ляжет. Тем более здесь, в самой гуще этих чуднорылых.
— Так давай я постерегу, — спохватился Алтын. — Я, пока спать и… не хочу. Полночи посижу, а потом ты. У нас всегда так делают.
— Да не рубись! Ворон постережёт! У него слух получше нашего будет. Ежели что — разбудит. А то и твой козлявый, глядишь, шумнёт, если своих почует.
Извек улёгся. Рядом свалился на траву Микишка, и через миг успокоенно засопел. Костёр затухал. Издалека донеслось бульканье болотных газов. За ним не последовало ни звука, и Сотник облегчённо закрыл глаза.
Главное — не словить мордой первый удар,
а там уже само накатит…
Витим — Большая Чаша
Из темноты выплыло упрямое Лелькино личико. Русалка что—то говорила, быстро, но почему—то беззвучно. Потом замолчала, опустила глаза, не выдержала и рассмеялась. Сверкнули ровные белые зубки. Отвернувшись, подняла руку с гребнем и принялась расчёсывать чудесные бесконечные волосы. Извек протянул руки, привлёк к себе, обнял. Лелька жалобно заскулила и ткнулась тёплой головой в лицо… Заскулила?…Атас![50]
Сотник сцапал рукоять меча и раскрыл глаза. Ворон, заслоняя светлеющее небо, тыкался в бороду мягкими губами. В стороне — Шайтан, поскуливая, как собака, пытался поддеть рогом Микишкину руку. Парень разлепил веки и, почти одновременно с дружинником, оказался на ногах.
— Началось?! — выдохнул он и лапнул стальную рукоять так, что она загудела.
— Пока нет, но думаю скоро!
Оба прислушались. Коники тоже замерли, повернув головы в одну сторону. Длинные лопухи Ворона и белые обрубки Шайтана не двигались. Определив по ним направление, Сотник вгляделся в серые просветы между деревьями. Никого, но ветерок донёс слабые звуки. Казалось, что неподалёку тулится хмельная компания, заблудившаяся в трёх соснах и старающаяся не шуметь, дабы не разбудить лешего.
— Слышишь? — выдохнул Микишка. — Кто — то идёт.
— Сейчас увидим.
Извек всмотрелся в утреннюю мглу и, ухватив густые вихры, развернул голову Алтына.
— Смотри туда!
В двухстах саженей на прогалину выходили тёмные тени.
— Ага! Вижу! — буркнул Микишка и приготовился складывать пальцы.
Извек выпустил кучерявую макушку, следил как из чащи появлялись всё новые и новые фигуры.
— Три… Пять… Семь… — отсчитал он одними губами и глянул на Алтына.
Ополченец загибал восьмой…, девятый…, а когда пальцы на руках закончились, зло сплюнул и взялся за шестопёр.
— Ни разу по ночам такими толпами не ходили, — прошипел Алтын и, забыв обо всём, подался было вперёд, но на плечо легла твёрдая рука.
— Не горячись, паря, между нами ещё болотце, — еле слышно прошептал Сотник.
— И чё? — так же тихо ответил Микишка. — Атакуем в лоб, по пояс в воде, пока у них копыта проваливаются?
— Нет! Бери своего коника за рога и пойдём, пока ветер в харю.
Микишка, ничего не понимая, подскочил к Шайтану, уцепился и, крадучись, последовал за Извеком. Тот все прибавлял шагу, а когда вышел на дорогу, запрыгнул в седло.
