Она кивнула и легко улыбнулась, как будто я сказала что-то умное. Это заставило и меня улыбнуться. Как будто в детстве вам улыбнулась мать и улыбаешься ей в ответ, потому что ее улыбка — только для тебя, и это так правильно. Для меня так улыбались отец и бабушка.
Горе прошло ударом через мое сердце. Месть и дикая охота отсрочили его появление, но оно было во мне, ожидая подходящего момента. Ведь нельзя скрыться от горя, только отложить, но когда-нибудь оно настигнет вас.
— Я не могу помешать своим людям хотеть причинять вред.
— Ты помогла мне спасти Дойла и Мистраля. Но почему не бабушку?
— Это вопрос ребенка, Мередит.
— Нет, Богиня, это человеческий вопрос. Когда-то я хотела быть сидхе больше всего на свете, но именно моя человеческая кровь и кровь брауни даю мне силу.
— Ты думаешь, что я смогла бы к тебе придти, не будь ты дочерью Эссуса?
— Нет, но если бы я при этом не была еще внучкой Хетти и правнучкой Дональда, то не смогла бы спасти Дойла в человеческой больнице. Не только кровь сидхе делает меня подходящим для тебя инструментом.
Она стояла там в тени, и ее руки удерживали плащ.
— Ты сердишься на меня.
Я начала было это отрицать, но поняла, что Богиня права.
— Так много смертей, Богиня, слишком много заговоров. Дойл за последние несколько дважды почти погиб. Холод для меня потерян. Я старалась защищать себя и своих людей. — Я коснулась своего живота, плоского, как будто я не была беременна. И я испугалась.
— Не бойся, Мередит. Ты еще не видишь себя беременной, а значит здесь ты выглядишь именно так, как представляешь себе.
Я попыталась успокоить свой бешеный пульс.
— Спасибо.
— Да, есть смерть и опасность, но есть и дети. Вы познаете радость.
— У меня слишком много врагов, Мать.
— Количество твоих союзников растет с каждым твоим волшебством.
— Ты действительно уверена, что я доживу до момента, когда займу темный трон?
Ее молчание походило на ветер, несущийся через равнину. И этот неприветливый звук внезапно заставил меня задрожать, не смотря на пригревающее солнце.
— Ты не уверена.
— Я вижу много путей, множество сделанных выборов. Некоторые из них приводят тебя к трону. Некоторые нет. Даже твое собственное сердце еще не выбрало — хочешь ли ты занять трон.
Я помнила моменты, когда была готова обменять всю летнюю страну на жизнь с Дойлем и Холодом. Но эта мечта уже потеряна.
— Я желала бы оставить всю волшебную страну и остаться жить с Дойлом и моими мужчинами, но Кел выследит и убьет нас. У меня нет другого выбора, кроме как занять трон или умереть.
Теперь на ее руках проступил возраст.
— Я сожалею, Мередит. Я думала лучше о моих сидхе. Я думала, что они сплотятся вокруг тебя, когда увидят возвращение моей благодати. Они потеряны больше, чем я думала. — Горе в ее голосе было таким густым, что хотелось плакать.
Она продолжала:
— Возможно пришло время благословить людей.
— Что ты имеешь ввиду?
— Когда вы проснетесь, то излечитесь. Но в волшебной стране слишком много тех, кто готов опять причинить вам вред. Возвращайся в западные земли, Мередит. Возвращайся к людям, ты права, ты не только сидхе. Возможно, если они увидят, что мое благословение может пройти мимо них и будет дано другим, то это заставит их задуматься.
— Ты хочешь использовать меня, чтобы дать волшебство смертным?
— Я говорю что, когда сидхе отворачиваются от меня и тебя, мы видим, что нас окружают и другие, более благодарные сердца и умы.
— Сидхе владеют магией, Мать, а люди нет.
— Только сами их тела волшебные, Мередит. Это все магия. Спи, а когда проснешься отдохнувшей знай, я сделаю для вас все, что могу. Я буду говорить с теми, кто все еще слушает. Тем, кто закрыл от меня свои сердца и умы, я создам препятствия в пути. — Она потянулась ко мне, и Ее рука снова была молода. — Теперь отдыхай и после возвращайся в смертный мир.
Видение начало исчезать, и я опять понимала, что была в кровати с моими мужчинами. Моя рука больше не болела от шипов, и я могла отодвинуться от Шолто, мы больше не были связаны с ним. Этой мысли было достаточно, чтобы я проснулась. Но одеяло из цветочных лепестков подвернулось у меня под подбородком, как поправляющая одеяло мать. У меня снова появилось чувство, что ничто не могло мне навредить. Богиня была со мной, и все будет хорошо. Мне показалось, что это ощущение Богини было более утешительным, чем во сне на холме. Я почувствовала поцелуй в лоб и услышала голос, голос Бабушки:
— Спи, Мерри-девочка. Я буду рядом. — И как в детстве, я поверила и уснула.
Я проснулась на подушке из цветов и на шелковом разливе мягких, как мех, волос. Открыв глаза, первым я увидела лицо Дойла, и это было лучшее, о чем только можно мечтать. Я коснулась его щеки, и белая вспышка улыбки осветила его черное лицо. Его взгляд был предназначен только мне. Совсем недавно я бы ни за что не поверила бы, что увижу такой взгляд черных глаз, предназначенный кому-либо, не говоря уж обо мне. Смотрел ли он на кого-нибудь так прежде? Ведь ему было больше тысячи лет, значит да, не так ли? Но именно сейчас, в этой кровати, этот взгляд был только для меня, и мне этого было достаточно.
— Дойл… — Меня прервал поцелуй.
Поцелуй становился глубже, мы прижимались друг к другу все крепче. Губы, руки сплавлялись, наши тела жаждали друг друга.
Я проложила дорожку из легких поцелуев вниз по гладким мускулам его груди, в то время как он поднимался надо мной, пока не встал на четвереньки. Я радовалась, что все ожоги на его прекрасном теле излечились, и касалась каждого дюйма излеченной кожи. Добравшись до кольца в соске, я начала играть с ним губами и зубами, затем обратила внимание на сосок, взяв его в рот, и дразнила, пока Дойл чуть придушенно не выкрикнул:
— Достаточно.
Этот голос заставил меня улыбнуться — слишком долго и упорно я старалась научить моего Мрака говорить о том, что для него было что-либо достаточно. Королева приучила его и остальных стражей, лишь потакать ее желаниям, не принимая их желания в расчет. Я же хотела знать о желаниях моих мужчин и постараться дать им это.
Я легла под ним, а его тело было крышей надо мной, и можно было свободно его рассматривать. Черная, густая волна волос была переброшена через плечо, как живой плащ. Я чувствовала себя спокойно под защитой его тела.
Я ласкала пальцами его грудь, спускаясь все ниже, пока не добралась до твердого безупречного богатства его тела и взяла его в чашу своих рук. Обернув эту твердость одной рукой, вторую я переместила ниже, чуть поглаживая и лаская его.
