1. Снять все зеркала, кроме одного, в моих покоях.
2. Повесить над кроватью балдахин.
3. Не предпринимать по отношению ко мне сексуальных домогательств.
4. Не выставлять голой перед мужиками.
5. Разрешить дописывать сюда пункты по мере необходимости.
И подвинула свое прошение хранителю.
Он вглядывался в лист, опустив голову, и я не могла понять его реакцию. Лорд долго переваривал прочитанное. Губы подрагивали то ли в усмешке, то ли в гневе. Потом Хальгер поднял на меня взгляд:
– Я бы мог просто выгнать вас и не обсуждать эти смехотворные требования. Но, так и быть, поговорим. Во-первых, в течение этого года у вас не может быть никаких просьб и условий. Но раз уж я позволил вам нацарапать все это, то, так и быть, разберем по пунктам. Кстати, я добавляю еще один предмет в программу вашего обучения: «искусство письменно изящно излагать свои мысли». Также надо заняться правописанием и орфографией. Как ваши родные допустили такой пробел в воспитании? Кстати, – он взглянул на мой пояс, – оружие в замке носить запрещено. Другое дело, когда мы его покидаем.
Во время этой ехидной отповеди я чувствовала, как злость закипает в душе, но при словах «покидаем» тут же успокоилась и приготовилась слушать дальше. Надежда выбраться отсюда есть, и значит, я выдержу все.
– Итак, зеркала. Чем они вам помешали?
Я почувствовала напряжение в его взгляде и похолодела: вот дура, похоже, сама выдала, что догадалась об их тайне.
– Я не кокетка. Не привыкла рассматривать каждый прыщик на попе. А для лица мне хватит и одного зеркала.
Хранитель захохотал:
– Ну прыщ на этом месте может причинить гораздо больше неприятностей, чем полностью покрытое язвами лицо. – Потом пробормотал: – Ну ладно. А зачем вам понадобился балдахин…
Я прервала его:
– Могу я чувствовать себя защищенной?
– От кого?
Я взглянула на лорда и увидела, что в его глазах запрыгали бесенята. Он не дал мне заговорить:
– Так вы отказываетесь от мужчин, предпочитая удовольствия с собой? И хотите спрятаться под балдахином, чтоб никто этого не увидел?
Я вскочила, как разъяренная кошка. Не опрокинуть ли стол на жреца? Если он действительно думает так обо мне, то он – дурак! А если издевается – еще хуже.
Хальгер скептически оглядел меня:
– Не волнуйтесь. У вас будет полно возможностей опровергнуть подобные предположения.
До чего же омерзительный тип! Я стала повторять про себя: «Спокойно, Елка, спокойно».
Хранитель менторским тоном продолжил:
– Теперь по пункту четыре. Вам, леди, нужно научиться отделять зерна от плевел. Как вы выразились, «мужиками» они будут с вами в постели. А при исполнении ритуальных обрядов это жрецы. Не путайте одно с другим. Обнаженной на церемонии вы предстанете вновь только через год, когда получите окончательное посвящение.
Он скривил губы в подобии улыбки:
– Но никто не станет возражать, если у вас появится желание продемонстрировать свою наготу, так сказать, в приватном порядке.
Мое спокойствие тут же покинуло меня:
– Уж не себя ли подразумевает мудрейший хранитель?
Мой собеседник спокойно пожал плечами:
– Ну если вам этого хочется…
Я взорвалась:
– Идите вы к… маме.
И рванула к дверям, забыв о последнем пункте своих требований.
Летела по коридору, сама не понимая куда. Не замечая ни ступеней, ни дверей, ни поворотов. Наконец уткнулась в какой-то темный угол, опустила голову на колени и заревела, повторяя одно и то же: «Дурак, ну и дурак!» Наконец немного успокоилась и поднялась на ноги. Черт, а куда же идти? Ничего не видно. Но не успела сделать и шага, как легкий голубоватый свет озарил путь, указывая направление. Я в который уже раз удивилась комфорту, с которым было устроено жилище хранителей, и без труда добралась до своих покоев.
Попав в свою комнату, не сразу ее узнала. Все зеркала пропали. Осталось только одно – у туалетного столика, а кровать закрывал со всех сторон зеленый бархатный балдахин. Он выглядел здесь несколько чужеродно, и помещение стало смотреться не так красиво, как прежде, зато гораздо более уютно. Мне было как-то не по себе, когда зеркала отражали каждый шаг. Я успокоилась и подумала, что все-таки главный хранитель – не совсем плохой человек. Но симпатии у меня он не вызывал. И еще я порадовалась, что одержала пусть маленькую, но победу.
Вошел прислужник:
– Госпожа, пора в трапезную.
Я наскоро сполоснула лицо прохладной водой из гранитной чаши и последовала за ним. За богато накрытым столом уже сидели жрецы. Я сложила руки на груди и приветствовала их поклоном, как полагалось по местному этикету. Все поднялись на ноги и ответили тем же.
Мое место оказалось слева от главного хранителя. Я разговаривала, шутила и поддерживала разговор со всеми, кроме лорда Рила. На него я дулась и не скрывала этого, хотя сама понимала, что веду себя по-детски. Он несколько раз обратился ко мне с какими-то вопросами, но, видя, как я сквозь зубы цежу лишь «да» или «нет», усмехнулся и перестал обращать на меня внимание. Зато в разговорах с другими показал себя веселым и остроумным собеседником.
Мужчины обсуждали самые различные темы. Если бы не темные балахоны с капюшонами, никто бы не догадался, что здесь собрались служители культа. Да и пили ребята не хило. Ну и без обсуждения женщин дело, конечно, не обошлось. От их чересчур откровенных разговоров я то краснела, то бледнела. Ни в одном из миров мужчины не вели себя при мне таким образом. А эти еще жрецами себя называют!
Наконец я не выдержала, оттолкнула тарелку и поднялась на ноги:
– Разрешите мне удалиться, главный хранитель.
Его голос хлестнул, как кнут:
– Сядьте, жрица. Обед еще не закончен.
Потом посмотрел на окружающих:
– Продолжайте, господа, не стесняйтесь. Кто бы подумал, что наша жрица любви окажется столь целомудренно воспитана? А ведь была два раза замужем. – Он насмешливо взглянул на меня. – Про любовников не знаю, считать не берусь. Может, сама расскажет?
У меня от таких оскорблений остановилось дыхание. Я размахнулась не и раздумывая закатила лорду пощечину, причем со всей силы и от всей души. За столом наступила мертвая тишина.
Я выскочила из зала и бросилась в свои покои. Там опомнилась: что наделала?!! Лежала на кровати и не хотела думать о том, что меня ждет. Боялась смерти, но не из-за себя. Представляла разбившуюся на камнях Регину и ее оставшегося сиротой детеныша.
Два дня я провела в своей комнате, никуда не выходя. Время тянулось, как резина. Слуга приносил еду, ставил на стол и тихо исчезал. Кроме него, никто не появлялся. Кажется, видеть меня у жрецов не возникало желания. Или еще не решили, как со мной поступить? При всей окружающей роскоши ощущала себя в тюрьме. А молчать целыми днями вообще не было сил. Я почти не спала и мучилась в ожидании.
