— Да, господин, — начал было Атен, но Шамаш, резко повернувшись к нему лицом, остановил караванщика:
— Не называй меня так! — в его голосе послышался свист просыпавшихся ветров, брови нахмурился, в глазах мрачными призраками закружились тени чего-то бесконечно далекого.
— Хорошо, гос… — он и сам не знал, почему с его губ было готово сорваться все то же самое слово, способное лишь еще сильнее разозлить помрачневшего собеседника. Атен повернулся к Евсею, словно ища у брата-служителя понимания и поддержки. В его глазах читались вина и удивление. "Я ведь всего лишь соблюдаю обычаи, выказывая должное почтение богу!" — говорили они. А еще в них был страх: караванщик боялся, что его нечаянная ошибка может лишить караван благосклонности и заступничества великого бога.
— Прости, но как же нам называть Тебя? — Евсей одновременно стремился прогнать вдруг повисшее между собеседниками напряжение и успокоить брата, показывая Атену, что не считает его ни в чем виноватым, когда подобную ошибку совершил бы каждый. Кто же знал, что нынешний Шамаш не любит, когда люди преклоняются перед Ним?
— Вы дали мне имя, — холодно проговорил колдун. Его глаза все еще были напряженно сощурены, сверкая сумрачными огоньками из-под сошедшихся на переносице бровей.
— Оно всегда принадлежало Тебе. Мы лишь помогли его найти, вспомнить, — заметив тень укора в глазах Шамаша и понимая, что тот готов возразить, повторяя в который уже раз, что он — не бог, чьим именем был назван, Евсей продолжал. — Ты ведь не станешь возражать против того, что имена даются богами, а люди при наречении служат лишь посредниками? — он пристально смотрел прямо в глаза собеседнику, ожидая, что тот скажет.
Усмехнувшись, тот качнул головой:
— Разве с этим поспоришь?
Напряжение начало спадать и, наконец, Атен смог, немного переведя дух, облегченно вздохнуть.
— Имена священны. И не всегда возможно прибегать к их помощи… — он уже готовился к предстоявшему приходу в город.
Евсей глянул на брата с сомнением, не до конца понимая, к чему тот клонит. Ведь имя бога защищено от каверз демонов и злобных духов. Однако все же на всякий случай, он кивнул, соглашаясь.
Но хозяин каравана упрямо продолжал:
— Шамаш, — он почтительно и, вместе с тем, исполненный решимости получить ответ, смотрел на свое божество, — нам нужно знать, как еще называть Тебя…
— Магом, — не задумываясь, ответил тот. — Так ведь в вашем мире зовут наделенного даром.
Помрачнев, братья опустили головы. Их больно резануло по слуху это — "ваш мир". Конечно, они понимали, что для очнувшегося после тысячелетнего сна бога нынешний мир кажется совершенно чужим. И, все же, они так хотели, делали все, что могли, чтобы это изменилось.
— А как наделенного даром называли в Твоем мире? — переборов свою боль, спросил хозяин каравана.
— Я уже говорил вам — колдуном.
Атен чуть наклонил голову. Да, хозяин каравана все прекрасно помнил. И потому недовольно поморщился. Ему не хотелось произносить слово, в которое кем-то, когда-то и где-то… не важно, кем, когда и где, но вкладывалась пусть даже всего лишь тень ненависти.
— Может быть, Твои друзья, спутники по дороге называли Тебя как-то еще?
Несколько мгновений Шамаш задумчиво смотрел на него, затем, чуть повернув голову, бросил взгляд за горизонт. Было видно, что ему не хочется отвечать, и, все же, следуя своим неизменным обычаям, он проговорил:
— Старшим, — он назвал еще один титул, но ведь этого и ждали от него собеседники.
Мужчины переглянулись. "Да, — говорили друг другу их глаза, — именно так небесные жители должны называть бога солнца, который не был древнейшим среди них, но самым могущественным и мудрым".
— Старший… В чем значение этого титула? — им казалось, что это — последний вопрос, который они должны задать для того, чтобы душа обрела уверенность и покой.
— Носящий его берет на себя ответственность за других.
— Как Хранитель? — глаза караванщиков вспыхнули светом, в груди защемило приближением к осознанию чего-то великого…
Шамаш чуть наклонил голову:
— Не совсем, — он говорил медленно, словно вспоминая минувшее и сравнивая его с настоящим. — В мире снежной пустыни нет никого подобного… Но в ваших легендах я встречал одного человека, которого по сути своей можно было бы так назвать.
— Гамеш? — вскинулся Евсей, но замер, пораженный, услышав:
— Нет. Мар.
— Но Мар был…
— Подождите-ка, кто такой Мар? — воспользовавшись тем, что брат вдруг умолк, словно лишившись дара речи, спросил Атен. — Вы говорите о Марту, боге прирученных животных?
— Мар был смертным, — качнул головой Шамаш, — наделенным даром.
— Прости, — смутившись, пробормотал караванщик, — я всего лишь торговец, не служитель… Мне не известно о ком Ты говоришь…
— Задолго до цикла о Гамеше, — вдруг охрипшим, скрипучим голосом начал Евсей. Ему совсем не хотелось говорить об этом, но он был вынужден, подчиняясь устремленному на него пристальному взгляду не мигавших глаз Шамаша, — был составлен другой…
— Столь ранний! В нем, наверное, говорится о начале времен…
— Скорее уж об их конце, — с трудом выдавил из себя помощник. Он хотел на этом и остановиться, но понял, что не может, что должен продолжать. — Не удивительно, что ты не знаешь о нем … Служители предпочитают не вспоминать об этих легендах, называя их Черными и считая, что будет лучше хранить их в тайне…
— Но откуда же тогда…
— Я узнал о них перед самым изгнанием… Меня тогда готовили к первому посвящению…
— И ты помнил их все это время…!
— Нет, — не удивительно, когда он так стремился все скорее забыть, — но я нашел их тексты, разбираясь с теми книгами, что мы получили в обмен на огненную воду от встречного караван. И вот что я тебе скажу: если судить по состоянию рукописей, вряд ли кто-то до меня их читал…
— И что же это за легенды такие, о которых предпочитают не помнить?
Евсей бросил быстрый взгляд на Шамаша, огляделся вокруг, на миг задержался на медленно растущем, по мере приближения к городу, священном холме.
— Это долгая история… Будет лучше вернуться к ней позже.
— Хорошо, — видя, что Шамаш молча кивнул, показывая, что согласен с Евсеем, промолвил Атен. Ему пришлось предпринять над собой усилие, подчиняя воле любопытство, готовое пуститься в долгие расспросы или погнать к командной повозке, веля отыскать странную рукопись. — Так мы можем называть тебя Старшим? — удивительно, но, задавая этот вопрос, подчиняясь чему-то необъяснимому, он смотрел на Евсея. Помрачнев, тот качнул головой.
