— Я достаточно долго был в вашем мире, чтобы узнать его легенды, — толи улыбка, толи усмешка скользнула по губам Шамаша. — Однако это ничего не изменяет, когда вы считаете меня богом… — и вновь все та же боль и тоска заполнили его глубокие черные глаза.
— Важно, кем видишь себя Ты, — Евсей весь собрался. Воистину, он не имел права так говорить с небожителем — смертному не подобает читать нравоучения богу, но… Во имя всего святого, у него не было другого выхода! "Да падут проклятья на мою голову", — беззвучно прошептали его уста, и он продолжал: — Если их Хранителю или служителям удастся убедить Тебя, что, будучи магом, Ты обязан следовать обычаю… В дороге Ты чтил законы каравана, и…
— Ты идеализируешь меня, — усмехнулся Шамаш. — Я всегда поступаю так, как считаю нужным, — его глаза горели таким холодным огнем, что казалось, будто довольно одного взгляда, чтобы обратить все на свете в лед. — Впрочем, вы можете быть спокойны: я связан с караваном слишком крепкими узами и если даже что-то вынудит меня задержаться в одном из встречных городов, моим непременным условием станет то, что со мной останется весь караван. Или горожане и в таком случае будут возражать?
— Нет, но… — караванщики переглянулись. Они и сами не могли понять, что заставляло их избегать самой мысли о возможности остаться в этом городе… Должна же этому быть причина, какое-то объяснение… — Но Ты ведь не хочешь…
— Это правда. Однако в жизни не всегда делаешь то, что нравится. Сейчас для меня куда важнее, чего хотите вы.
— Город… — караванщики переглянулись. В их глазах зажглась надежда… Но только на миг.
— Я всегда боялся, — еле слышно пробормотал Атен, — что однажды мечта исполнится… Из-за Мати… — он и сам удивился, как решился признаться в самом своем сокровенном и болезненном переживании…
— Да, — кивнул Шамаш, задумчиво глядя на бескрайние просторы снежной пустыни. — Ее душа — такой же странник, какой живет во мне. Она понимает, что только в пути можно найти счастье.
— Я знаю, — улыбка тронула губы караванщика. — Найти… Но, — словно тень набежала на его лицо. — И потерять его…
— Жизнь есть жизнь: что-то теряешь, что-то находишь… Дом твоей дочери — снежная пустыня. И если ты любишь ее, заботишься о ней — тебе придется с этим смириться.
— Конечно. Но… — он оглянулся на шедших в стороне людей, не подозревавших, что, возможно, в этот миг решается их судьба. — Я не вправе лишать других счастья только потому, что моя девочка — не такая, как все… — качнув головой, он вздохнул, понимая, что не сможет так поступить, ибо, как бы сильно Атен ни любил свою дочь, он, будучи хозяином каравана, должен был думать и заботиться и о других… А он не мог даже на миг представить себе, чтобы кто-то по доброй воле отказался от возможности остаться в оазисе. Тут было еще кое-что, не замеченное сразу: — Ей что же, суждено быть вечным бродягой? — он нервно дернул плечами. Что бы там ни было, эта мысль его совсем не обрадовала.
— Не рано ли мы завели этот спор? — вмешался в их разговор Евсей. — Ведь пока еще ничего не произошло.
Какое-то время все трое молчали. Затем Шамаш, оторвав взгляд от пустыни, повернулся к Атену, встретился с ним глазами и тихо промолвил, отвечая на все заданные и незаданные вопросы:
— Истинная судьба всегда тяжелее выдуманной, но только она реальна. Отказываясь от самой мысли о возможности остаться в этом городе, ты лишь следуешь ей. И твои желания, в сущности, тут ни при чем. Тот, кто рожден в дороге, не сойдет с нее никогда. Но это совсем не значит, что он будет вечным бродягой, ибо и странник должен иметь дом, откуда он сможет уходить, и куда его душа будет стремиться вернуться.
Караванщик почувствовал, как боль сжала его сердце ледяными тисками. Ох, нет, совсем не такие слова он хотел услышать!
— Если Ты не против, я хотел бы до поры сохранить это в тайне, — его глаза глядели на повелителя небес с мольбой. В них отражалась боль. — Я не уверен, что… Не знаю, как сказать об этом другим, как найти слова… Людям будет очень трудно расстаться с надеждой… Особенно теперь… Ведь им кажется, что до истинного, всепоглощающего счастья остается лишь шаг…
— Мне кажется, ты не совсем правильно меня понял, — Шамаш чуть наклонил голову. Однако, он не собирался вдаваться в объяснения, а караванщики не смели спросить, боясь сорваться еще глубже в бездну. — Что же до того, с чего вы начали этот разговор… — он заговорил о другом и для его собеседников это стало неимоверным облегчением, — не думаю, что есть смысл обходить город. Если вы готовы сохранить в тайне, что я — наделенный даром, мне не составит труда утаить это от горожан.
— Да, Ты скрывал правду от нас…
— Я поступил так, как был должен, — его глаза были спокойны, голос звучал твердо и решительно.
— Конечно, мы понимаем и не настаиваем на том, чтобы Ты шел против своих обычаев… — начал было Евсей, но тот жестко остановил его резким взмахом руки:
— Дослушай меня, торговец!
Караванщик, пораженный, умолк. Он прежде не видел господина таким — решительным, властным, даже жестким. "Нам никогда не следует забывать о том, что мы говорим с богом, — думал он, — добрым, справедливым, мудрым, но богом, грозным в своем гневе… Да будет Он милосерден к нам. Да не будет суждено нам ни разу испытать на себе Его ярость…"
— Если бы обстоятельства не вынудили меня, я продолжал бы скрывать ее и дальше. И не важно, что сейчас в этом мире магия признается за благо…
— Наше готовившееся восстание в Эшгаре против Хранителя…
— Легенда о Маре лишь…
Караванщики заговорили в один голос, при этом каждый думая о своем, но холодный взгляд собеседника заставил их умолкнуть.
— Дело во мне, — мрачно проговорил колдун. — Моя сила не принадлежит этому краю, чужая, как и я сам. Мне следовало стать совсем другим, если я хотел жить в мире с этой землей и всем, существующим на ней. Но я не смог изменить себя. И я не знаю, к чему это все приведет.
— Впереди нас ждет беда?
— Опасность — да, испытание — да, но не беда, — тот еще сильнее помрачнел.
— Почему же тогда…
Пристальный взгляд заставил караванщика замолчать, так и не задав вопроса.
"Я скажу, когда сам узнаю ответ", — порывом ветра пронеслись у Атена в голове слова.
— Во всяком случае, — хмуро глянув на караванщиков, продолжал маг вслух, — я согласен с тем, что вам не следует никому говорить о том, кем вы меня считаете.
— Но если кто-то проговорится… — они доверили бы своим друзьям-караванщикам собственные жизни, но ведь были еще и рабы, готовые на все ради того, чтобы остаться в городе…
