Но тут в комнату вошла жена волшебника Жизель.
— Она, несомненно, весьма мила, — говорит Ниафер Мануэлю.
Мануэль же восторженно заявляет:
— Она изящнейшее и прелестнейшее существо, которое я когда — либо видел. Созерцая ее несравненную красоту, я осознаю, что сбылись все прежние мечты. Я также вспоминаю свои прежние песни, которые обычно пел свиньям, о моей любви к прекрасной принцессе, которая «бела, как лилия, краснее роз, великолепнее рубинов стран Востока», ибо здесь приложимы все мои песенные эпитеты. И я поражен неспособностью этого жалкого волшебника оценить такую несравненную красоту.
— О, на этот счет у меня есть некоторые подозрения, — отвечает Ниафер. — И как только она заговорит, думаю, они оправдаются, ибо у госпожи Жизели далеко не мирный нрав.
— Что за чушь я слышала? — говорит гордая блестящая дама Мирамону Ллуагору. — Мне сказали, что ты побежден.
— Увы, любовь моя, это свершившийся факт. Этот герой неким необъяснимым образом достал магическое оружие Фламберж, являющееся единственным оружием, которым меня можно победить. Так что я сдался ему, и он, по — моему, вот — вот отрубит мне голову.
Прекраснейшая из девушек пришла в негодование, поскольку поняла, что, будь ты волшебник или нет, существует небольшая разница в супругах после первой пары месяцев замужества; и при вполне сносно прирученном Мирамоне она пока не собиралась менять его ни на кого другого. Поэтому Жизель тоном, предвещавшим бурю, спросила:
— А как же я?
Волшебник беспокойно потер руки.
— Моя милая, я, к сожалению, совершенно бессилен перед Фламбержем. Твое освобождение совершено по всем правилам, и герой — победитель обязан казнить меня за мои злодеяния и возвратить тебя твоим горюющим родителям. Я ничего не могу поделать.
— Посмотри мне в глаза, Мирамон Ллуагор! — приказала госпожа Жизель. Волшебник повиновался с умиротворяющей улыбкой. — Да, ты что — то затеял, — сказала она, — и только Небеса знают — что. Хотя в действительности это не имеет значения.
Затем госпожа Жизель посмотрела на Мануэля.
— Так это ты — герой, пришедший меня освободить? — спросила она с расстановкой, и ее большие сапфировые глаза блеснули поверх огромного веера из разноцветных перьев так, что Мануэлю стало не по себе.
Наконец она обратила внимание на Ниафера.
— Должна сказать, что твое прибытие произошло с достаточным опозданием, — заметила Жизель.
— Мне потребовалось два дня, сударыня, чтобы найти и поймать черепаху, и это меня задержало.
— Ох, у тебя всегда найдутся отговорки, отдаю тебе должное, но лучше поздно, чем никогда. Ну так, Ниафер, знаешь ли ты что — нибудь об этом желтоволосом герое — простофиле?
— Да, сударыня, он прежде жил, присматривая за свиньями мельника недалеко от Ратгора, и мне случалось видеть его на кухне Арнейского замка.
Жизель обернулась к волшебнику, а ее тонкие золотые цепочки и бесчисленные драгоценные камни вспыхнули не более ярко, чем сапфиры глаз.
— Вот как? — сказала она страшным голосом. — И ты собираешься отдать меня свинопасу с наполовину обстриженной головой и дырами на локтях!
— Моя дорогая, и прическа, и костюм — дело вкуса и только, и будь он хоть дважды свинопасом, но он владеет магическим мечом Фламбержем, перед которым все мои силы — ничто.
— Вздор, все очень легко устроить. У вас, мужчин, нет ни капли здравого смысла! Мальчик, дай мне этот меч, пока ты не поранился, балуясь с ним, и положим конец этому недоразумению, — потребовала надменная дама, и какое — то время герой — победитель по — детски обиженно смотрел на нее, но он не обратился в бегство.
— Госпожа Жизель, — ответил Мануэль. — Я, возможно, простофиля, бедно одет и молод, но, пока обладаю этим оружием, я — господин вас всех и своего будущего. Отдав его, я потеряю все, что мои предки научили меня ценить, ибо мои суровые предки считали, что богатство, земли и красавицу жену приятней иметь под боком, чем стадо свиней. Поэтому, если кто — то предлагает мне сделку, я сперва поторгуюсь, прежде чем договориться о цене.
Он повернулся к своему товарищу.
— Дорогой коротышка, — сказал Мануэль, — ты тоже должен сказать свое слово, потому что с самого начала именно твоя смекалка спасла нас и завела так высоко. Посмотри, я наконец обнажил Фламберж и стою на подозрительной вершине Врейдекса, и я — господин данного часа и будущего. Теперь мне осталось отрубить мерзкую голову этому проклятому волшебнику — и делу конец.
— Ради Бога! — сказал Мирамон. — Я после этого превращусь во что — нибудь другое, что, вероятно, нам лучше не обсуждать. Это ничуть меня не затруднит, так что воздержитесь от неуместного милосердия по отношению ко мне, а вместо этого действуйте мечом и забирайте заслуженную награду.
— И так и этак, — признал Мануэль, — мне нужно лишь ударить мечом — и я получаю большое богатство, плодородные пахотные земли и красавицу жену, и свинопас станет знатным дворянином. Но именно ты, Ниафер, добыл это для меня, и я чувствую сейчас, что эти неожиданные блага не так чудесны, как ты, мой дорогой друг.
— Но ты тоже чудесен, — был ответ Ниафера. Мануэль же сказал с печальной улыбкой:
— Я не такой, и в час своего триумфа я в ужасе от собственной ничтожности. Послушай, Ниафер, я думал, что изменюсь, когда стану героем, но, несмотря на то, что стою здесь, красуясь с этим длинным мечом, и являюсь господином данного часа и будущего времени, я остаюсь мальчишкой, который в прошлый четверг еще пас свиней. Я не испугался чудовищ, которые встретились нам на дороге, но графскую дочку я ужасно боюсь. Ни за что на свете не останусь я с ней наедине. Нет, такие изящные дамы не для свинопасов, и я хочу другую жену.
— Кого же ты желаешь себе в жены, — спрашивает Ниафер, — как не прелестнейшую и богатейшую даму во всем Ратгоре и Нижнем Таргамоне?
— Что ж, я возьму умнейшее, милейшее и самое чудесное существо на свете, которое, по моим воспоминаниям, я видел недель шесть назад, когда заходил на кухню Арнейского замка.
— А! Тогда это можно устроить. Но кто она, эта изумительная женщина?
Мануэль же сказал:
— Ты — эта женщина, Ниафер!
Ниафер ничего не ответила, но улыбнулась. Она подняла плечико и потерлась им о широкую грудь Мануэля. Так они вдвоем какое — то время смотрели друг на друга, не произнося ни слова, и, судя по всему, не замечая ни Мирамона Ллуагора, ни его чудес — ничего на свете, кроме друг друга.
— Для меня теперь здесь все изменилось, — сказал наконец Мануэль вполголоса, — и остаток жизни я теперь буду жить в мире, где Ниафер — единственная из всех женщин.
