Прах его разберет… но силен, зараза.
Потому что первого попавшего под раздачу валета король в прямом смысле размазал: придавил к земле одной рукой, навалился сверху, прижимая коленом, и как-то хитро двинулся, словно вскользь задел. То, из чего состоял валет, не выдержало — поползло, растянулось и начало рваться, будто ветхая простыня. Сильным рывком Егор закончил — разломил валету пополам башку, отрывая корону, которая тут же осыпалась крошевом.
И, не останавливаясь, принялся за следующую «детку».
Что творилось бы на Рассохе, вздумай Павел эксперименты вертеть на взрослых, Лука представить побоялся. И так тошнило от попыток применить абсолютно чужие, ни разу не опробованные расклады на свои старые, привычные схемы. Но криво-косо безумные кадавры срабатывали.
Трепыхающиеся останки уже раскатанных Егором вставших Лука упокаивал разом, а вот если кто-то оставался на ногах — получалось только частями. Укладывать растерявших всякую форму вставших оказалось куда проще — расход сил был невелик. И счастье, что все эти детки на источник упокоения внимания не обращали, а тупо перли на своего собрата.
Один из рогатых, который несмотря на большую примитивность соображал куда быстрее только что размазанного по гравию валета, сделал попытку вырваться из общей свалки, но Егор поймал его за один из выпирающих костяков, подтянул к себе и перемолол буквально за секунду. Руками. На ходу втягивая в себя нужные для наращивания брони куски.
Луке оставалось только стоять разинув рот и размышлять, за каким тленом этот мертвый засранец не дрался так с самого начала? То ли действительно помогла Настина печать, то ли он решил уже не размениваться на такие мелочи, как маскировка своих способностей. А скорее — сработало все вместе. Много потом печальной мордой с неопытной девушки вытянешь, если она видела, как ты голову вставшего ладонями в порошок перемалываешь?
Последнего Егор догнал уже на склоне холма, поймал за калечную плоскую лапу, поднял над головой и разорвал на две части, посмотрел внимательно на дело рук своих и прицельно запустил обе половины в сторону Луки. Тот едва увернуться успел и уже раскрыл рот, чтобы высказать накипевшее, но Егор внезапно очень быстро оказался рядом — все-таки скорость у костяного короля была запредельная — и прохрипел нетерпеливо:
— Что застыл? Кидай на останки сетку, чтоб не мешались. Он сейчас полезет!
— Кто?
Тут Егор срифмовал матерно, раздраженно отпихнул Луку в сторону, при этом не рассчитав силы — того откинуло метра на полтора, — и начал медленно, стараясь не раздавить ценные пробирки, смешивать состав. Пальцы, утратившие прежнюю толстую броню, действовали четко, но со скоростью был швах.
— Да за каким тленом…
Лука оставил возмущение на потом, швырнул последнюю нацепленную на пальцы сеть, переждал волну вони от рассыпающихся останков. Сбоку еще что-то шевелилось, но раскатанных четырехлапых он точно накрыл. Остальная мелочь подождет.
Лука забрал у Егора составы и сам продолжил начатое. Большая сеть, которую он готовил раньше, чтобы разом ухватить всех «деток», была готова — от нее уже жгло ладони. Эта должна пойти дублирующей. Хотя пока неясно, на кого — больше на них никто переть не желал. Только холод усиливался, и где-то в голых кустах верещала ненормальная галка.
Егор отдал пробирки без сопротивления — синие, а вот коричневые зажал. И не отошел, остался стоять рядом, загораживая корпусом от Рассохинских холмов.
Тонкие губы беззвучно двигались, словно считая что-то. Посветлевшие пряди волос совсем растрепались. Вокруг прищуренных глаз залегли тонкие лучики морщин. Если плюнуть на фарфоровую прозрачность лица и некую общую синеватость, Егор сейчас был настолько похож на себя прежнего, что у Луки заболело где-то под левой лопаткой. Еще бы стрижку старую — и словно не было никаких двадцати лет, крови и похорон. Полный откат.
Лука буркнул, морщась:
— Хочешь, чтобы я помог — говори, чего ждать.
— Сейчас полезет старший. Почти готов. Притянет к себе остатки мелюзги и попрет. Он большой. Нужно уложить.
Лука завершил дублирующую печать, переложил ее в левую руку, принялся за следующую, сморгнув от роя темных точек перед глазами — резерва хватит максимум еще на одну, не больше — и уточнил:
— Старший — это что? Сколько лап?
— Не знаю. Не видно. Пока что. Большой. Твой Павел его не поднимал, краем зацепил. А сейчас старший отогрелся…
— Совсем как ты об Настю? — подковырнул Лука.
— У нас по согласию, — ощерился Егор. Вспомнилось сразу, как на базе они вместе доказывали дедам, что первый курс — не значит терпилы. Тогда была хорошая драка, Егору зуб вышибли, а он все равно лыбился. — Она сама предложила.
— А ты взял, — Лука хотел констатировать факт, а получился тон прокурора.
— Мне нравится быть живым, Ром.
— Не трогал бы ты ее. У меня мог…
— Не мог, — отрезал Егор и нахмурился страдальчески. — Я ж объяснял — слишком горячо. Не удержусь, убью. И стану… Да и ты разве бы поделился? Со мной? Костяным королем? Ты все время в голове вертишь, как и где ты меня упокаивать будешь. Да, друг?
Тут Егор замолчал, прислушиваясь. Потом глухо уронил:
— Прет. Поторопись, — и сделал пару шагов вперед, вставая между Рассохой и Лукой.
Ну а дальше начался тот самый дурдом, последствия которого Лука собирался теперь устранять с помощью одной жалкой канистры с бензином.
В общем-то оказалось, что Рассоха как была полем — так им и осталась. А инфернальные холмы, которыми ее вспучило и по которым они так бесстрашно ходили, ползали и бегали, имели вполне себе логичное происхождение — созревающий старший лежал на поле плотными петлями, виток к витку. Просто выкапываться не спешил, напитывался, погань.
Лука припомнил, что когда пауки волокли его на Рассоху, пару раз что-то глухо бумкнуло, словно бомбу под водой рванули. Он-то на валетов грешил, думал, они шумели… А это старший ухватил что-то от зазевавшегося Павла и затаился. Вызрел до неприличия, собрал себя прямо под поверхностью и опять закуклился, скотина полосатая.
Зато теперь выбрался, превратив поле обратно в поле. Только с огромным червем в центре. Великим, разумеется. Как-то глупо было рассчитывать в таком эпохальном месте на мелочь. Миролюбием нестандартных вялых деток тут и не пахло — тварюга была совершенно классическая, агрессивная, хитрая и непрошибаемая. И крупная. Прямо как на заказ. Одно счастье — медленная. Ему бы еще посидеть с месяц — и тогда только всей управой брать.
Червь двинул кольцами, окончательно стряхивая с себя гравий и землю. Он был, как и валеты, блеклый, серо-черный в тонкую размытую полосу, и с какими-то маскировочными переливающимися пятнами, от которых рябило в глазах.
Червь завертел слепой огромной башкой, похожей на кувалду — широкой и тупой. Разинул пасть — три гигантских лепестка, усеянных острыми тонкими наростами. Схлопнул, передернулся всем телом и разбух еще больше. Глаза поганец прятал где-то под броней.
Лука прикинул свои шансы: второй раз за сутки столкнуться с Великим червем — это какое-то особенное счастье. Если он преодолеет и это, то его можно будет в школы приглашать на открытые уроки, как ветерана упокойного труда, или вносить в Книгу рекордов Гиннесса. На Книгу и уроки Лука даже был согласен, главное, чтоб не посмертно.
Червь был в два раза толще того, что забрызгал его на Скворцовском, и раз в восемь длиннее. Масштаб одновременно и пугал, и вселял надежду: масса мешала твари двигаться быстро. Правда, чтобы кого-то размазать при таком весе, ему было достаточно задеть вскользь.
— Откуда тварь взяла столько материала, чтоб себя нарастить? Тут же прах сплошной.
— Жертвенники, — Егор срочно перестраивал и наслаивал броню, однако все равно на фоне огромной хреновины выглядел убого. — Если верить карте Павла, тут еще лет триста подряд местные быков резали. Во искупление. Тайно. И закапывали сбоку. Идиоты. Этот лежал ближе всех к быкам. Притянул. Не наш, не некромант.
