– Ты слишком много отдал, – пробормотала я.
– Я еще силен, – отозвался он сухо. – Расскажи мне о короле.
– Сейчас? Но ведь Саранча… Каждая минута…
– Я должен знать! Я не могу поверить… Я помню, как мы шли по неоткрытым землям, ты была с нами… Помню Ланса. Помню, как он погиб…
Гарольд замолчал, беззвучно шевеля губами. Потом заговорил глухо, очень низким голосом, будто заклинание читая:
– Мы шли. Ядовитый туман, смерчи, лихорадка… А потом налетела она. Королева Тумана. Мы с тобой и с Лансом встали, держа защиту, между нами – все люди… И стояли так трое суток без передышки. Всех сохранили. Но гора, под которой мы стояли, не выдержала. Пошла лавина. На Ланса. Он ее посохом придержал… Пока мы спасали людей… А как только всех вытащили – он упал. Там и остался…
– Гарольд! Меня не было с вами, когда погиб Ланс! Мы с Александром и Эльвирой отбились от Королевства в пути… Ты помнишь?
– Помню, – он стянул с головы черный с серебром платок и вытер вспотевший лоб. – Но нас было трое. Держать такую защиту вдвоем невозможно.
– Так кто же был с вами третий, а?
Гарольд молчал.
– Ты не помнишь?!
– Но ведь никто не помнит, – пробормотал он, оправдываясь. – Никто в Королевстве…
– Некромант. Принц-деспот.
– Проклятье!
Он изо всех сил поддал сапогом треснувший бочонок. Подгнившее дерево разлетелось щепками.
– Это какое-то наваждение, – прорычал Гарольд. – Я привык тебе верить. Я всегда тебе верил. Но почему на твоей стороне столько мерзавцев?! Этот алхимик… Некромант. Принц-деспот. Почему они помнят, по твоим словам, а я – нет?!
Я сжала зубы:
– Ты когда-нибудь был на изнанке мира?
* * *
Чтобы сравняться с ним в росте, мне пришлось залезть на стойку для оружия. Мои ладони, все в шрамах после Швеи, соприкоснулись с его кожаными перчатками.
– Все на свете имеет две стороны…
Я не успела закончить формулу, как черты Гарольда дрогнули и поплыли перед глазами. Пропала борода, укоротились волосы, я узнала себя и шагнула вперед; все-таки со Швеей выходить на изнанку приятнее. А так – тошнота подступает, будто с высоты прыгаешь.
Туман перед глазами разошелся.
В комнате стражи, похоже, никаких особенных решений не принимали, судьбы не ломали, даже заметных ошибок не совершали: ниток у стен было мало, петли небольшие и аккуратные. Туман, напомнивший мне неприятное, клубился над самым полом. Зато Гарольд стоял, весь опутанный нитями, будто жертва сумасшедшего паука. Черные, цветные, какие-то белесые, они прошивали его насквозь – руки, лицо, шею, грудь; мне сделалось жутко.
Гарольд молча перебирал спутанные петли. Руки у него все сильнее тряслись.
– Лена. Это какое-то злое колдовство.
– Это изнанка.
– Тогда что со мной?
– Это изнанка… Смотри.
Я сняла с пояса Швею. В игольном ушке красным ручейком струилась нитка Оберона, светилась в тумане, подрагивала и пропадала без вести в опутавшем Гарольда огромном колтуне.
– Ты забыл короля. Даром такое не проходит.
– Это ложь, – сказал он резко. – Наваждение!
Швея в моей руке сильно дернулась. Острие, подскочив, указало Гарольду в лицо – в правый глаз.
– Ты не умеешь владеть мечом, – сказал он глухо.
– Это Швея. Она сама…
Меч в моей руке трясся, почти как отбойный молоток.
– Опусти оружие, – сухо сказал Гарольд.
– Не могу!
– Разожми пальцы.
– Нельзя. Когда Швея шьет…
Я не договорила.
В сказках нередко рассказывается о мечах, имеющих собственную волю и силу. Швея на самом-то деле не была мечом – это я позже поняла. Она была Швеей – иголкой, соединяющей разорванные нити на изнанке. Всякий, кто держал ее за рукоятку, превращался в швейную машинку.
Швея тащила меня за собой, как ребенок волочит утку на колесиках. Фехтовальные приемы у нее строились больше на уколах, чем на ударах – неудивительно при ее-то занятии. Я поняла, что если не соберусь сейчас, не призову на помощь всю свою физподготовку – запястье мне сломают, руку вывихнут, а при случае и отрубят.
Первый удар был направлен Гарольду в лицо. Гарольд уклонился, выхватил свой меч, но все еще недооценивал противника: драться со щуплой девчонкой ему, здоровенному мужчине, никогда еще не приходилось.
Он зазевался и в следующий миг чуть не поплатился ухом. Пролилась первая кровь – тонкой струйкой из пореза; Швея не разменивалась на уступки, она колола и колола, метя Гарольду в живот, в грудь, в шею. Он уклонялся, отступал, и острие Швеи вонзалось в переплетение нитей, и нитка Оберона струилась в игольном ушке. Я видела, как извиваются веревочки-нервы, белесые спутанные струны, как они рвутся, соединяются снова, ворочаются клубком ошпаренных змей. Швея атаковала непрерывно, и я испугалась, что Гарольд сейчас умрет.
– Нет! Стой! Подожди!
Посыпались искры – скрестились два наших клинка. Швея была вполовину меньше Гарольдового меча, удар должен был обезоружить меня – но пальцы не разжались. «Никогда не выпускай рукоятку…»
Вокруг сгущался туман. Мы сражались уже по пояс в его тягучих струях. Я успела подумать: Королева Тумана присутствует здесь, на изнанке, по крайней мере, изнанка ей видима…
Швея клюнула Гарольда в грудь. Он не успел ни уклониться, ни отбить удар. Послышался треск; Гарольд отлетел к стене. Швея, мгновенно потеряв к нему интерес, потяжелела, ткнулась острием в пол и вывалилась из моей руки. Красная нитка исчезла в тумане.
Гарольд стоял, глядя на меня.
– Ты ранен?!
Он молчал.
– Гарольд!
С ним что-то творилось. Нитки, оплетавшие его, частью облетели, как осенние листья, частью затянулись, вместо петель образовав тугие узлы. Он стоял, покачиваясь, глядя прямо на меня.
– Руки! – закричала я. – Дай руки! Все имеет две стороны… Выходим, выходим, ну?!
Его лицо расплылось, превращаясь в мое.
* * *
Обыкновенная темнота на лицевой стороне мира показалась мне светлой после изнанки. Швея валялась на полу, чистая, без единой щербинки. Рядом лежал меч Гарольда – я испугалась. Он был весь изрубленный и со свежими следами крови.
Моя правая рука повисла, как набитый песком чулок. Плечо мозжило, будто его молотком разбили.
– Гарольд, ты меня слышишь?!
Левой рукой я подхватила посох. Навершие разгорелось, освещая голые стены с выбитыми кирпичами, темный камин, два меча на полу, лицо Гарольда…
И тут случилось самое страшное из всего, что когда-нибудь видела. Его волосы и борода, темные, с дорожками седины, начали белеть у меня на глазах. От корней растекалась белая молочная волна; через несколько секунд Гарольд был полностью седой.
– Гарольд…
– Все в порядке, – сказал он тихо. – Все хорошо… Не бойся. Ты все сделала… Не бойся.
