И фениксу здесь даже начало нравиться.
Пока хозяева все не испортили.
Эльфы — это красота? Ха! Эльфы это упрямство, упрямство и еще раз упрямство! В кубе! Лина слыхала про психованного Темного, который утащил у василисков одну из их временных статуй и семь лет проторчал возле нее, ожидая, пока заколдованная девица отомрет. Прождал бы и больше, если б василиске не надоело и она не отколдовала статую обратно. Ну а что, влюбленных психов, говорят, даже драконы жалели. И до сих пор феникс думала, что именно это и есть пример беспрецедентного упорства. Ошиблась.
Эльфы, похоже, способны переупрямить не только василиска, но и саму статую довести...
Ах, разумеется, они, как цивилизованная и высокоразвитая раса, готовы выслушать и, возможно, пойти навстречу, но...
Все дело в «но». И этих «но» у хозяев леса набралось аж одиннадцать, начиная с провозглашенного сколько-то сотен лет назад невмешательства в дела человеческие и заканчивая банальными жалобами на малочисленность, в силу которой они, дети леса, не могут позволить себе потерять ни одного «ростка»...
«Семь лет, — пронеслась в голове Лины тоскливая мысль. — Будем мы сидеть в этом лесочке год за годом, строя благожелательные гримасы, вести бесконечные переговоры и покрываться мхом на радость этих фитофилов...»
Феникс внутри беспокойно ворохнулся — ему идея насчет семи лет не понравилась. А мысль насчет «покрыться мхом» вообще заставила заворчать.
Может, их просто побить? Этот метод переговоров лично она еще не пробовала, но что-то же в нем находят? Например, тролли свои немногочисленные переговоры проигрывают редко. Слишком весомые у них «аргументы». Людям разве что втроем поднять.
Девушка с усилием запихнула обратно вылезшее лезвие. Нервы, Лина, нервы. Попридержи.
Докатилась — уже бить собираешься высокие договаривающиеся стороны...
К счастью, с эльфами она была не одна.
А Лёш мхом покрываться не собирался.
Он терпеливо выслушал девятиминутную речь «корня», каким-то образом не меняясь в лице. У Лёша вообще было очень живое лицо, подвижное, по которому мысли можно было не то что читать, а вообще смотреть. А тут оно словно застыло, превратившись в безупречно красивую маску — он, кстати, здорово смахивает на эльфа, если приглядеться...
А потом молодой Страж открыл рот и высказался.
На этот раз он не сорвался — в коротком и безупречно вежливом монологе фигурировали отчего-то лишь безграничное уважение к славному племени детей леса и надежда на их, детей леса, счастливое будущее на избранной стезе, несомненно безоблачное, ибо Совет никоим образом не может принуждать к помощи и сотрудничеству высокочтимых собеседников... и даже станцию строить рядом не будут без разрешения, а лично он, Страж Алексей Соловьев, в знак беспримерного уважения дарит вот этот кристалл, дабы эльфы могли сами заявить о своем отказе, даже не являясь в Свод Небес...
На зеленую поляну, выстуженную ледяной вежливостью, рушится крик.
Эльф отшатывается, рядом легко хлопает тетива лука, и Лина едва успевает перехватить в воздухе ясеневое древко стрелы, еще теплое от чьих-то пальцев.
Лёш, какого хре... преисподняя, что ты творишь, самоубийца!
Он не двинулся с места, и застывшие в вежливой полуулыбке губы не шевельнулись.
Ад и пламя! Ну, Лёш!
А из кристалла продолжают рваться крики. Потом — рычание. Потом голограмма наконец разворачивается в полноценное изображение, и оцепеневшие эльфы глаза в глаза встречают жуткий взгляд красных глаз...
Запись из Несебра.
Как она... о! О-о... Лина новыми глазами смотрит на Лёша.
Ты умеешь бить по больному, милый...
Что ж, это, по крайней мере, лучше, чем переговоры по-тролльи. Наверное.
— Приношу извинения. — В голосе Лёша ни намека на вину. — Я перепутал кристаллы. Вот, этот чистый.
Глаза-то какие ясные, прямо верить хочется.
— Что это такое? — «Корень» смотрит на застывшее изображение.
— Это город, на который напали пришельцы из-за Грани. Те, против кого мы сейчас строим станции. Там мы не успели...
Как тихо стало на поляне...
Теперь, когда призадумавшиеся эльфы остались позади вместе с кристаллом, Лина только и смогла, что выдохнуть: " - Уфффф!
И тут же рассмеяться, услышав такое же «уффф!» рядом. Лёш прислонился к ближайшему дереву и с наслаждением взъерошил обеими руками волосы.
— Жгабыды-ыр...
Неправильные нынче пошли Стражи. Вон, по-гоблински ругаются...
— Умотался? — Лина прислонилась рядом.
— Не то слово! Это надо же, как тут все закостенело. Интересно, их василиски не «морозили» случайно?
— Они ж не каменные! Но при случае спросим Беатрису. Но ты здорово с кристаллом «ошибся». Я чуть не поверила!
В глазах злостного путаника кристаллов мелькнул и пропал веселый огонек.
— Правда? Значит, и они проникнутся. Эх, был бы Ларт «корнем», все обошлось бы проще, а так... Спорим, что они пришлют кристалл уже завтра, с согласием?
— Спорим. — Лина ловит слегка огорченный взгляд, мол, что это, она в него не верит? — и с удовольствием заканчивает: — Они пришлют его сегодня. Вечером.
Глава 22
«ХОЛОДОК» РВЕТСЯ НА СВОБОДУ
Туша рядом все никак не заткнется — вопит и вопит, но это к лучшему. Крик не дает «уплыть», мешает...
А внутри будто смерч раскручивается. Подстегнутая бешенством, магия мечется, натыкаясь на границы, бьется, пробуя их на прочность.
Не-на-ви-жу...
Нет, стой. Стой...
Тело по-прежнему чужое и непослушное — что бы ни было в тех препаратах, работают они на совесть, язык и то еле шевелится.
Ненавижу. Защищали вас... столько времени... а вы до сих пор никак не выберете, где место мага — на костре или на цепи, на задних лапках. Люди. Бездарные. Вырвусь. Посчитаемся.
Что-то рычит, зло, бешено, клокочет в горле, и вдруг — словно лопнула одна и незримых цепей — выход, где-то выход! Где?
Держись, не смей! Не смей, не смей, не... больно как...
Сверху сыплется что-то, какие-то обломки пластика... ах, вот что. На потолке черных кристаллов нет?! И это не пещера. Ну-ну.
Поплатитесь... вы поплатитесь.
Нельзя. Стой. Контроль, проклятье! Что ж вы наделали, придурки чертовы.
Релаксант действует, но только на Вадима, на его тело. Тут «гостеприимные» хозяева не ошиблись, Дим сейчас и пальцем не шевельнет! А вот «холодок»... «холодок» свободен. Почти.
Надсадно воет сирена. Потолок трясет. Пол тоже. Что-то рушится с диким шумом, взрывается — в зале, за границей. Едкий дым рвет горло кашлем, слепит глаза. Судорожно дергаются тела в путах телекинеза. И вопли, вопли.
