Вечером второго дня ей передали приказ сопровождать императора на утренней прогулке.
Дворец они покинули, устроившись в роскошных крытых носилках. Император был слишком слаб, чтобы держаться в седле, да и тряские дороги могли разбередить рану. Паланкин несли шестеро могучих рабов, он мягко покачивался в такт человеческим шагам. Сабир опустил все занавеси, сквозь плотную ткань лишь слегка пробивалось яркое утреннее солнце, но направление движения угадать было сложно. Рядом ехали около тридцати человек охраны. Все верхом, при оружии. Мейрам не спрашивала о цели поездки. К чему? Скоро и сама узнает.
То, что отряд миновал городские ворота, Мейрам поняла по характерному скрипу тяжелых кованых петель и отрывистым командам стражников. И почти сразу в нос ударил отвратительный сладковатый запах.
Девушка сморщилась и прикрыла лицо рукой, стараясь вдыхать только ртом. Сабир внимательно наблюдал, но сохранял молчание.
— Что происходит? — спросила Мейрам, чувствуя, что вонь только усиливается, но ответить император не успел, потому что паланкин остановился.
Носильщики плавно опустили свой драгоценный груз на землю. Сабир откинул полог и шагнул наружу, охрана и рабы склонились, приветствуя императора. Сбитая с толку Мейрам последовала за братом.
Яркий солнечный свет больно резанул по глазам, привыкшим к полумраку. Оттого девушка не сразу поняла, что это расставлено вдоль дороги. А когда рассмотрела — потеряла дар речи. Лицо ее сначало побелело, а после на нем и вовсе проступили зеленоватые пятна.
Император протянул руку, и она бездумно оперлась на нее, ощущая, как предательски раскачивается под ногами земля.
Вдоль дороги на высоких столбах с приколоченными перекрестьями были выставлены тела людей. Бесстыдно обнаженные, изувеченные, некоторые уже тронуло начинающееся разложение. Палящее южное солнце равнодушно освещало жуткую картину, а в воздухе разливался сладковатый трупный запах.
Ведомая твердой рукой, Мейрам бездумно шла вдоль шеренги мертвецов, среди которых встречались и мужчины, и женщины. Смотреть на них было просто невыносимо, но отвести взгляд не хватало сил. Смерть уравняла всех, однако застывшие лица хранили отпечаток боли и мук. Следы пыток были столь явными, что даже неискушенная в подобных вопросах девушка поняла — последние часы жизни этих людей были ужасны.
Будто сквозь плотный покров до сознания Мейрам добрался голос императора. Она повернулась к брату, глядя на то, как шевелятся его губы, но смысла слов уловить не могла. Девушка отчаянно переводила взгляд с одного мертвого тела на другое до тех пор, пока вдруг не увидела знакомые черты лица.
Полностью забыв об окружающих, на негнущихся ногах подошла она к столбу и замерла рядом. Голова мертвеца свесилась вниз — мутными бесцветными глазами смотрел на мир мастер Махран бен Шарди.
— Я вижу, ты узнала своего ювелира, дорогая сестра, — донесся до нее голос, наполненный приторным сочувствием. — Почтенный мастер тоже оказался замешан в этой гнусной смуте. Он признал свою вину и подписал показания.
Мейрам вдруг ощутила, как внутренности скручивает узлом. Не удержалась, опустилась на колени в дорожную пыль, застонала. А потом ее практически вывернуло наизнанку.
Сабир склонился, заботливо придержал распущенные волосы, чтобы те не испачкались. Не проявив ни капли брезгливости, дождался, пока девушку перестало сотрясать в конвульсиях. Приказал охране принести воды, смочил тонкий платок, обтер бледное лицо сестры, помог встать.
— Твоя реакция вполне обычна. Чтобы спокойно смотреть на умерших нужна привычка. Ничего, сейчас станет легче, — он попытался обнять ее дрожащие плечи, но Мейрам отшатнулась, словно дикий зверь.
— Ты, ты…! — выдавила она из себя, задыхаясь от ярости. Вовремя замолчала, слишком много вокруг лишних ушей и глаз.
— Договаривай.
Он стоял, чуть склонив голову, и наслаждался ее смятением. Сабиру было приятно направлять ее чувства, предугадывать поступки, играть, как кот с мышью.
— Ты чудовище!
— Да, — легко согласился император. — Я чудовище. И любящий брат. Если бы я поступил так, как велит закон, то твое место было бы на одном из этих столбов, — он обвел окружающее пространство рукой, не отрывая взгляда от сестры. — Думаешь, я не знаю, что за несколько дней до резни ты встречалась с этим предателем? И раньше, много раз навещала его. Зачем? Ты, слабая и беззащитная, выжила в Недоре, тогда как Ундес, умнейший человек и сильный воин, погиб. Я не забыл, что ты непостижимым образом оказалась в одном храме с изменником Дияром в ночь, когда меня чуть не убили. Что ты делала там, сестра? Совпадение это или злой умысел? О чем и с кем говорила? Что и кому обещала?
В два шага покрыв разделяющее их расстояние, сиятельный схватил Мейрам и тряхнул, словно безвольную куклу.
— Ответишь мне? Честно и благородно, глядя в глаза? — он задохнулся от кипящей внутри ярости, а потом прижал девушку к себе, не давая свободно вздохнуть, и прошептал на ухо: — Надо было убить меня, малышка, когда у тебя была возможность. Ты сплоховала дважды. Сначала в храме. Могла просто дать мне истечь кровью. Второй раз — когда я лежал почти сутки без сознания. Но ты не смогла. Боялась испачкать руки. А теперь смотри, смотри! — он сорвался в крик, развернул Мейрам к себе спиной и, схватив за волосы, заставил поднять голову и взглянуть в мертвые глаза. — Ты виновна в его смерти так же, как и я. Во всех этих смертях. Ты не сделала ничего, чтобы спасти их. Вместо этого ты сохранила жизнь мне, жестокому убийце. Так ответь мне, Мейрам, кто из нас двоих большее чудовище?
Над дорогой повисла тяжелая тишина. По щекам девушки катились беззвучные слезы. Сабир продолжил, ослабив хватку.
— Что бы там ни говорили, я умею ценить и хорошие отношения, и преданность. Твоя любовь и чистота помыслов спасли мне жизнь, я возвращаю тебе сделанное добро тут и сейчас. Никогда более я не вспомню об этих событиях, и видят Стихии, между нами нет долгов. Жизнь в обмен за жизнь. Но теперь я ставлю тебе условие: выбирай, на чьей ты стороне. Хочешь остаться подле трона? Быть моей правой рукой? Тогда докажи свою верность. Решишь остаться в стороне — я найду тебе нового мужа и отпущу, но тогда даже в мыслях ты более не ступишь на порог дворца. Впрочем есть еще третий вариант: если выберешь сторону моих врагов, то во второй раз милости не жди — окажешься тут, украшением на радость воронам.
Мейрам молчала, ей хотелось просто оказаться подальше от навязчивого запаха, от ненавистного голоса, от безжизненных тел. Забыть обо всем. Не помнить. Не слышать. Не чувствовать. Не понимать. Не отвечать.
Она зажмурилась, отгоняя видения несбыточного будущего. Непрожитой жизни. Другой судьбы, где-то там, в холоде на границе вечных снегов, вдали от Золотого двора, жары и пыли. А потом произнесла:
— Я выбираю тебя, брат. Всегда выбирала тебя. И так будет до самого конца, — она развернулась, выдержала его требовательный, отчаянный, полный огня и ненависти взгляд. Но вот сиятельный моргнул — и злость отступила, оставив на лице только след усталости.
— Умница, — тихо шепнул Сабир, оставляя на ее виске едва ощутимый поцелуй. — Пойдем отсюда, больше нас тут ничего не держит.
47. Мы уедем на север…
На месте некогда богатого дома, увитого розами, остались только каменные стены. Крыша прогорела и рухнула внутрь, окна оказались выбиты, ставни сорваны, вместо ворот зияла дыра, окантованная погнутыми коваными петлями да парой чудом уцелевших досок. Ухоженные цветочные клумбы вытоптали ноги в тяжелых сапогах, конюшня стояла осиротевшая и пустая, даже погреб был обвален — то ли случайно, то ли со зла. От былого уюта не осталось ни следа.
Мейрам, одетая в неприметное старое платье, с лицом, прикрытым по пустынному обычаю, лишь мельком глянула на бывшее жилище Махрана бен Шарди. Задерживаться тут или расспрашивать соседей она побоялась, чтобы не выдать себя неосторожным словом. Да и о чем говорить? Тело мастера она видела своими глазами. Хотелось бы знать, уцелели ли дочери и супруга ювелира, но, увы, искать свидетелей ночных событий было опасно.
