Он провел пальцем по кругу предметов, который лежал на столе. Нож. Будильник. Фонарик. Ромашка. Половина лягушачьей лапки — спирит все же успел оприходовать деликатес.
— Пять предметов. Кто-то из пяти…
Бо лопнула еще один пузырик. Она все еще выглядела отвлеченной, но уже по-своему, по-блондиночному.
— Раз-два-три-четыре-пять-шесть, — посчитала она. — Ой, а разве тут не шесть предметов на столике лежит? Ой, Веслав, чего я не понимаю? Или это ты не так посчитал?
Алхимик открыл рот, посмотрел на столик и открыл рот еще шире. Эдмус заинтересовался, сместился так, чтобы Йехару труднее было доставать до него взглядами, и взялся за счет:
— Ножик — раз, часики — два, фонарик — три, ромашка — четыре, лапка… ну, ладно, посчитаем ее как целый предмет… пять. Ага, бутылка — шесть! Наверное, она олицетворяет у нас самого Веслава. Ну, знаешь, тройной коньяк, скляночки-пузыречки. Или… Йехар, дай нам какое-нибудь красивое предположение насчет емкостей!
Какая-то муха, которая доселе мирно жужжала у окошка, заметила распахнутый рот алхимика и приняла его за врата мушиного рая. Она радостно устремилась туда, но реакция Повелителя не подвела: Веслав быстро сомкнул челюсти. Муху перехватил языком Эдмус. Он же и похвалил Веслава:
— Приятно видеть, что тебя не зря учили на Повелителя.
Алхимик не ответил. Он смотрел на предметы на столе. С непривычным для него выражением лица. Оно было спокойным, но не холодным и расчетливым по-алхимически, а просто усталым. И грустным.
Голос, когда он заговорил, был тоже не слишком веселым. Но слова поразили нас, как удар молнии с небес. Поверьте, я знаю, о чем говорю: мне стоит только вспомнить первый призыв.
— Ты права, Бо.
Если бы в помещении оставались мухи, они пришли бы в полную растерянность. Столько заманчивых, широко распахнутых ртов…
Через пару секунд раздался невнятный голос Андрия.
— У меня что-то с челюстью…
— Кажется, я разучился считать, — затем медленно и размеренно проговорил Веслав. Он вдруг взял меня за руку и говорил так, будто обращался только ко мне. — Тео говорил, что я зря решаю всё способом противовесов и все усложняю. Наверное, он тоже был прав. Но алхимики недолюбливают простые решения. Арка забыла об этом. Она усложнять не любит.
Последние слова — это уже задумчивость. Моя челюсть тоже начала побаливать. Веслав отпустил мою руку, встал и, больше не прибавив ничего, побрел в свою лабораторию. Такую походку мы видели у него только раз: после тяжелейшего поединка на мечах, когда он, шатаясь, добирался до трибун и волочил клинок за собой. Читай на Книгоед.нет
Мы как-то сами собой отсидели минуту молчания. Хотя и не могли точно сказать, в память кого.
— А он заболел, да? — наконец спросила Бо. — А можно его как-нибудь полечить? А то у него такое лицо, будто его Тео покусал…
Поводырь Великих в роли бешеной собаки для Повелителя Тени. На такой афоризм могла сподобиться только Бо.
— Он не болен, — уверенно выдал Йехар. — Кажется, он просто понял то, что должен был понять уже давно…
Андрий из нас всех выглядел самым непонимающим, но Эдмус ему постарался растолковать предельно доходчиво: «Дошло-о-о-о-о!»
— Куда? — не понял Андрий.
— До Веслава. Или к Веславу. А поскольку Веслав уверен, что до него все доходит с первого раза — он… ну вот…
— Заболел? — вставила Бо.
Спирит не ответил. Он как раз смаковал вторую половинку лягушачьей лапки, причем, делал это с лицом истинного гурмана.
— И что теперь? — продолжал торможение Андрий.
— Теперь Веслав что-нибудь придумает, а потом лечить придется нас, — я немного подумала и добавила радостно: — Ну, если будет, кого лечить.
— Интересно, он повторит на бис ту сценку «я — клинический идиот»? — помечтал Эдмус.
Йехар сделал жест, обозначающий «едва ли».
— Но мне кажется, его лучше не тревожить.
На рыцаря все посмотрели с укором. Даже Бо. И без того ясно было, что если Веслав какой-то непонятный (и выражение «Тео покусал» при всей нелепости тут вполне подходит) — лучше к нему не соваться и помощь не предлагать. Вспышки ярости Повелителя Тени может не выдержать конструкция этой квартиры. Тем более, ее могут не перенести наши хрупкие организмы.
— Скажи что-нибудь такое еще, — фыркнула блондинка, — простое, и что мы знаем.
Йехар повиновался с готовностью:
— Если у вас есть дела, которые нужно завершить, или мысли, которые нужно додумать…
Он виртуозно завершил наше совещание. На странника замахали руками, как на полесского бабая, и Дружина разлетелась по комнатам, не желая дослушивать эту фразу.
Хотя не могу поручиться за Андрия. Кажется, он все-таки побежал какие-то мысли додумывать.
Следующие пять дней прошли без Веслава и в мыслительной деятельности. Нет, не моей, я думать не могла, как и остальные. За нас мыслил алхимик. Это было видно: время от времени из его логовища высовывалась костлявая рука и утаскивала какого-нибудь члена Дружины, кто имел неосторожность остановиться рядом с дверью лаборатории. Как Веслав понимал, кто перед его дверью оказывается и когда — вопрос для Повелителей Теней.
Дружинники торчали в лаборатории полчаса-час, потом появлялись бледные, ничего не разглашали, ходили задумчивые — полный набор симптомов. Эдмус из общего круга выбивался. После визита в лабораторию он знай себе подкарауливал остальных и гонялся за ними с громким: «Дошлоо-о??» Хуже всего было непривычному Андрию. Книги по рунам, которые он нашел в коллекции Веслава, валились у парня из рук. Йехар, впрочем, не отставал. Похоже, он откопал где-то (хотя непонятно, где) словарь фраз, которые следует произносить перед неминуемой кончиной. И теперь решил их перепробовать все до единой, в том числе и за обедом. Больше всего мне понравились его изречения типа: «Конечно, Ольга, тебе бы не стоило… но я понимаю, что ты пойдешь все равно. Если мы не вернемся оттуда, то все…» Банально, разумеется, но мне было радостно, что странник хоть что-то понимает за меня. У меня при мысли о Небиросе коленки начинали выбивать барабанную дробь друг о друга.
К тому же мое и без того веселенькое состояние омрачалось тревогой из-за алхимика. Веслав не появлялся совершенно, как он питается — было непонятно. Хотя для того, кто перемещается через тень, перемещения на кухню существенно облегчаются. Но вот уже все дружинники оказались утащенными внутрь лаборатории, вылезли и теперь разгуливают по квартире с загадочными лицами, а меня не утащили ни разу!
Безобразие. Последние двое суток я чуть ли не дежурила перед дверью лаборатории — и никакого эффекта. А тут еще Андрий, которого просто распирало от какой-то тайны и который обливал меня сочувствием из глаз каждый раз, когда проходил мимо… Я пыталась кое-что выпытать у новичка (пришлось оставить дежурство), но партизанские корни никуда не делись: Андрий сначала перешел на родной язык, потом замкнулся в молчании, сочувствия при этом не потерял, но не сказал ничего. Уходя из их с Йехаром комнаты, я могла бы поклясться, что вслед мне он процитировал: «Цвёрда трымаўся юнак на дапросе…»[1]
Наверное, он заразил меня духом «рельсовой войны», разведок и прочих прелестных атрибутов партизанщины, но только к исходу пятого дня я решилась на вылазку. Без надуманных причин. И даже без стука.
Комната встретила меня полутьмой и молчанием. Веслав света не зажигал, он всегда говорил, что темнота помогает думать. Сейчас он был занят все тем же, а может, просто уснул: сидел за столом, голова опущена на сложенные руки, на столе вместо эликсиров или перегонного аппапара — вырезанные из цветной бумаги квадратики, уже с обтрепанными краями, от частого перекладывания с места на место. Под рукой — с десяток листов, исчерченных формулами.
— Если на что-то и годится мой дар — так чтобы носом не клевать за столом, — заметил он, когда я вошла, чем тут же опроверг версию о своем возможном сне.
Я углядела второй стул и села рядом.
— Это ты о…
— О главном даре. Об алхимии, конечно.
