Он заговорил сам, прервав затянувшееся молчание. О каких-то пустяках, почему-то важных для него. Никого не укорял, не обвинял, будто бы мы все собрались за чашкой мятного отвара, непринуждённо переводя беседу с природы на погоду, а потом на незабудки под окном.
— Где-то у конюшни росла старая сосна, — отчего-то вспомнил мальчик. — С крыши конюшни можно перебраться на нижние ветки и лезть выше. Иголки царапают, лезут в глаза. И никто не лезет за тобой следом, чтобы за шиворот вернуть к занятиям с оружием. Созерцание голубого неба и похожих на перышки облаков гораздо приятнее, чем размахивание каким-то наследственным мечом.
— И всё-таки однажды я стащил тебя с твоего насеста и вручил учителю, — неожиданно проворчал король.
— Ты тогда здорово исцарапался.
— А ты получил затрещину, выбивающую нежелание учиться.
— Я тогда ненавидел тебя.
— Как будто мне нужна твоя любовь.
— Снова бы на неё влезть…
— Ты бы на ногах держаться научился, воин, — беззлобно усмехнулся король.
— Ты бы побоялся залезть так высоко, послал за мной слугу, а сам ушёл как бы по делам?
— Королю не следует лазать по крышам за глупым мальчишкой.
— А я наделся… — вдруг произнёс принц.
— Если бы я полез за тобой, затрещиной ты не отделался бы.
— Ты уделял мне столько внимания, что и затрещина от тебя становилась наградой.
— Я желал, чтоб из моих сыновей выросли хорошие воины. А ты закопался в пыльные летописи и не тренировался.
— Разве нельзя человеку заниматься тем, что ему по душе? Ты отгородился от меня, найдя для этого удобную причину.
Мстислав встал и беззвучно скрылся в темноте. Вячеслав горько вздохнул и вновь перешёл к пустякам, как будто ничего особенного не случилось.
— Хотите, расскажу вам интересную легенду? — неожиданно подал голос парнишка.
— Да, — прошептал принц.
К моему удивлению, в легенде накрепко сплелась одна из легенд Кана и выдуманная история про Гришку.
— Как будто я уже слышал об этом страннике.
— О нём вся страна говорит. О нём говорят, укладывая детей спать, собираясь семьёй после трудового дня или встречаясь с соседями и друзьями.
— Утверждают, будто Гришка и вправду живёт. Будто он повидал немало стран и у него друзья по всей Мирионе. Он любит разные истории, но не переносит те, где упоминается о вражде или которые имеют грустный конец, — вдохновенно произнёс молодой воин.
— Конечно, люди и сами выдумывают про него небылицы. Только не каждому верят, произнеси он хоть слово, оправдывающее вражду. Вроде бы Гришка не смирился с враждой в Черноречье, потому и выбрал жизнь полуголодного оборванного странника.
— Нет, Гришка вполне прилично одет, — не поверил воин. — Конечно, он не из знати, простой человек, но одежда у него всегда чистая и добротная.
— Слушай, а он всегда таскал с собой щит или где-то его оставил?
— Не уверен. Но у него всегда были чёрные волосы, а на рубахе как будто бы вились ветки с листьями.
Мы с женихом переглянулись. Не ожидали, что человек, которым притворялся Кан, так полюбится чернореченцам.
— Неужели кроме него у вас ни о ком не говорят? — уточнил маг.
— Это же Гришка! — одновременно произнесли и воин, и алхимик таким тоном, будто бы их ответ всё прояснял.
— Но он не воин! С чего бы вам так любить его легенды? — Кан попытался выяснить причину уважения к рождённому им образу.
— Это правда: Гришка — не воин. Обычный человек. Но все истории о вражде не сравнятся с его историями.
— Если вы так о нём говорите, он и вправду живёт.
— Как такой человек может не жить? — по-детски наивно захлопал ресницами воин, не желая отпускать сладкую и приятную сказку. — Ведь кто-то же первым начал пересказывать те чудесные легенды!
— Но почему именно Гришка? Вполне мог бы оказаться какой-нибудь сказитель или менестрель.
— А потому, — едва не обиделся заступник. — Не трогай нашего Гришку! Ты с ним не встречался и не представляешь, какой замечательный он человек.
Похоже, народ не только полюбил «собирателя легенд», но и присвоил его себе вместе со всеми легендами.
Смотрю, не обиделся ли Кан на такую бесцеремонность?
Нет, маг лукаво усмехается.
— Встречаются те, кто видел Гришку в трактирах и деревнях. Даже в столице. А вы не верите в его существование!
— Вспомните ещё какую-нибудь историю о нём, — попросил Вячеслав.
Присев на землю, перебивая друг друга, воин и алхимик стали припоминать все самые увлекательные истории «собирателя легенд», какие им были известны.
Во время пересказа одной из легенд появился Мстислав. Не дожидаясь окончания истории, король шагнул к сыну и вложил ему в ладонь сосновую веточку. Алхимик и воин изумлённо замолчали.
— С той самой сосны? — уточнил мальчик.
— С неё, — подтвердил отец.
— Спасибо, — растроганно сказал принц.
— Да я не за ней ходил, — неубедительно соврал король. — Лошади забеспокоились, я и оказался у конюшни. Чем только тебя это дерево привлекает, неясно. Сосна как сосна.
Почти до рассвета мы просидели возле Вячеслава. Тот слушал истории о Гришке и ощупывал иголки на ветке. Незадолго до рассвета попросил убрать свет браслетов, объяснив это тем, что свет причиняет боль его глазам. Иногда произносил что-то, когда мы начинали беспокоиться, всё ли с ним в порядке.
Первые лучи солнца осветили пугающе безмятежное лицо принца с застывшей на нём умиротворённой улыбкой. Мы испуганно склонились над ним. Кан опустил голову на грудь мальчика, прислушался. Выпрямился — мы едва дышали, ожидая его ответа — и облегчённо вздохнул. Такие же вздохи выскользнули и у нас.
— Он спит, — едва слышно произнёс маг. — Боюсь предположить, в каком состоянии ваш сын.
Король бережно подхватил принца на руки.
— Ему надо выспаться в приличной постели, а не на траве и ветках, — и отправился к дворцу.
Воин и алхимик двинулись за ним на некотором отдалении.
— Постойте! — попросила я.
— У меня нет времени, чтобы вас выслушивать.
— Но есть нечто важное, вас должно заинтересовать!
— Мне нынче ничего не интересно.
Выкрикиваю ему вслед:
— Мы нашли виновника распространения «проклятья алхимиков»!
«Ты уверена?» — взглядом остановил меня Кан.
Для всех я — обычная знахарка, но в моих руках оказалось тайна появления этой опасной и тяжёлой болезни. Тайна могла ненамного придержать болезнь, так же лишить Враждующие страны возможности хоть когда-нибудь помириться: два народа не простили бы третьему использование яда, привёдшего к болезни или к отравлению. Впрочем, мне сейчас неважно, болезнь то или отравление: я боюсь, как бы не стало ещё хуже. Предпочтительнее скрыть открытое нами, но тогда мы будем ещё дольше сражаться с болезнью, и за это время кто-то уйдёт за Грань. Возможно, среди них уйдут мой друг и мой брат.
