Исход сражения стал ясен еще засветло, но на следующий день, когда Бильбо вернулся в лагерь, погоня по-прежнему продолжалась; под Горой остались лишь тяжелораненые.
– Где орлы? — спросил он у Гандальфа в тот вечер, лежа под несколькими теплыми одеялами.
– Часть преследует гоблинов, — сказал волшебник, — остальные вернулись в свои гнездовья. Они улетели со светом. Даин увенчал их царя золотой короной и поклялся ему в вечной дружбе.
– Жаль. Я хотел сказать, жаль, хорошо бы их увидеть снова, — сонно проговорил Бильбо. — Может, на обратном пути… Наверное, это уже скоро?
– Как только пожелаешь, — ответил волшебник.
Однако в путь Бильбо тронулся лишь через несколько дней.
Торина похоронили под Горой, и Бард положил Аркенстон ему на грудь.
– Пусть он лежит здесь, доколе не рухнет гора, — сказал лучник, — и пусть приносит удачу сородичам павшего!
На гробницу король эльфов возложил Оркрист, эльфийский клинок, который у Торина отобрали в плену. В песнях поется, что он лучился во мраке, когда приближались враги, и крепость гномов нельзя было взять врасплох. Здесь решил поселиться Даин, сын Наина; его короновали Королем-под-Горой, и со временем множество других гномов собралось под его державой. Из двенадцати спутников Торина выжили десять — Фили и Кили пали, защищая его телом и щитом, ибо Торин был старшим братом их матери. Все десять остались с Даином, ибо тот достойно распорядился богатством. Разумеется, не могло быть речи о том, чтобы делить сокровище по уговору между Балином, Двалином, Дори, Нори, Ори, Бифуром, Бофуром, Бомбуром — и Бильбо. Однако четырнадцатую часть в серебре и золоте, обработанном и в слитках, Даин вручил Барду, сказав:
– Слово павшего для нас свято, Аркенстон же теперь у него.
Даже четырнадцатая часть оказалась несметным богатством — больше, чем у иного смертного короля. Немало золота Бард отправил мэру Озерного города, а своих сподвижников наградил со всей щедростью. Королю эльфов лучник подарил его любимые изумруды — оплечье Гириона, которое получил от Даина.
Бильбо он сказал:
– Это богатство столько же твое, сколько мое. Старые договоренности не в счет, ибо слишком многие добывали сокровише и отстаивали его. Ты был готов отречься от своей доли, но мне бы не хотелось, чтобы сбылись слова Торина, в которых он раскаялся перед смертью, и ты, по нашей вине, остался ни с чем. Тебя я желал бы наградить щедрее других.
– Спасибо, — ответил Бильбо, — но вообще-то мне так проще. Не представляю, как бы я довез такое богатство до дома без войны и смертоубийств. Да и непонятно, что с ним потом делать. Пусть лучше будет у тебя.
После долгих уговоров хоббит согласился взять два сундучка — один с золотом, другой с серебром — столько, сколько можно навьючить на сильного пони.
– Думаю, это будет мне в самый раз, — сказал он.
Наконец пришло время расставаться с друзьями.
– Прощай, Балин, — сказал Бильбо, — и прощай, Двалин, прощайте, Дори, Нори, Ори, Оин, Глоин, Бифур, Бофур и Бомбур! Да не поредеют ваши бороды! — И, обернувшись к воротам, добавил: — Прощай, Торин Дубовый Щит! И Фили и Кили! Да не изгладится ваша память!
Гномы поклонились до земли, однако слова застряли у них в горле.
– Добрый путь и удачи тебе во всем, — сказал наконец Балин. — Если навестишь нас еще, когда чертоги заблещут по-старому, то попируем от души!
– Если заглянете в наши края, — отвечал Бильбо, — то заходите, не раздумывая. Чай в четыре, но вас я рад видеть в любое время!
И он отвернулся.
Эльфийское воинство возвращалось домой, увы, сильно поредевшее. Тем не менее многие радовались, ведь северный мир стал светлее на долгие годы: дракон пал, гоблины разбиты, а за холодной зимою придет весна. Гандальф и Бильбо ехали с лесным королем, рядом шагал Беорн, снова в человечьем обличье — он смеялся и распевал во весь голос. Так они добрались до опушки Мирквуда, севернее того места, где из леса вытекала река.
Здесь остановились, потому что волшебник и Бильбо не хотели въезжать в лес, как ни уговаривал их король погостить хоть немного. Они намеревались обогнуть Мирквуд с севера, у подножия Серых гор. Дорога предстояла долгая и утомительная, но теперь, после разгрома гоблинов, она была безопаснее гиблых лесных троп, а главное, ею собирался идти Беорн.
– Прощай, о король! — сказал Гандальф. — Да будет весел зеленый лес, покуда мир еще юн! И да радуется весь твой народ!
– Прощай, о Гандальф! — сказал король. — Появляйся и впредь в самую трудную и неожиданную минуту, и чем чаще, тем лучше!
– Очень прошу, — с запинкой выговорил Бильбо, переминаясь с ноги на ногу, — прими вот это! — И он вытащил серебряное с жемчугом ожерелье, прощальный подарок Даина.
– Чем заслужил я подобный дар, о хоббит? — спросил король.
– Мм… э-э… видишь ли, — сконфуженно пробормотал Бильбо. — Я… э-э… хотел бы отчасти отблагодарить тебя за… э-э… гостеприимство. В смысле, что даже у взломщиков есть совесть. Я выпил немало твоего вина и съел немало твоего хлеба.
– Я принимаю твой дар, о Бильбо Великолепный! — серьезно ответил король. — И нарекаю тебя другом эльфов. Да не укоротится твоя тень (иначе воровать станет слишком легко)! Прощай!
Тут эльфы свернули в лес, а для Бильбо начался долгий путь к дому.
Ему пришлось пережить немало тягот и приключений. Дикий край оставался диким, и там много чего водилось помимо гоблинов; однако у хоббита были надежные спутники — волшебник и Беорн, — так что настоящая опасность ему не грозила. К середине зимы добрались до Беорнова дома, и здесь задержались надолго. Праздник зимнего солнцеворота выдался на удивление теплым и ясным. Беорн созвал на пир множество гостей из ближних и дальних краев. Немногие уцелевшие гоблины забились в самые глубокие щели, варги в лесах повывелись, и можно было путешествовать без опаски. Беорн со временем стал правителем обширных земель между горами и лесом; говорили, что его потомки до девятого колена умели принимать медвежье обличье. Среди них случались угрюмые и злые, но большая часть унаследовала Беорнов нрав, если не стать и силу. При них Мглистые горы окончательно очистили от гоблинов, и Диком краю наступил мир.
Была весна, дни стояли теплые и солнечные, когда Гандальф и Бильбо наконец распрощались с хозяином. Как ни тянуло хоббита в родную нору, он уезжал с сожалением, ибо весной цветы у Беорна были ничуть не хуже, чем летом. Наконец выехали на торную дорогу и поднялись на тот самый перевал, где их захватили гоблины. Однако теперь стояло ясное утро. Обернувшись, путники увидели залитый белым солнцем простор. За равниной лежал Мирквуд, синий вдали и темно-зеленый по опушкам даже весной. На самом краю окоема вздымалась Одинокая гора; на ее вершине искрилась снежная шапка.
