Я замялась, не решившись назвать странную реку земным словом. Шагала, не чувствуя усталости, и взгляд все скользил по переливающейся образами ленте, но я уже к ним не приглядывалась. Шагая рядом, Гамаюн все-таки заговорил, не дожидаясь новых вопросов.
— Все-таки не хотелось бы, чтоб вы думали, что боги — это ложь. Я вот что хочу сказать — это не ложь, просто метафора, маска — в конце концов, они всегда говорят об одних и тех же, очевидных, казалось бы…
Я почти не слушала его, и только удивлялась, почему ему так хочется говорить, еще бы песню спел. Мне лично в этом месте хотелось только молчать. А еще я все думала — можно ли когда-то найти исток этой странной реки.
— … Иисус, как и Мухаммед, был в свое время сильным прорицателем, целителем — нужно было лишь небольшое вмешательство, чтобы вокруг них засиял божественный ореол. Ну, а Египет — вообще отдельная история…
Я снова пригляделась к реке… и увидела там себя.
Это было совсем не похоже на то, что я наблюдала из пещеры темных, и все-таки я вздрогнула. Мое лицо, покрытое мелкой мерцающей рябью, медленно плыло по реке, и пусть оно было совсем другим — я знала, что это я, как во сне, когда мы видим совершенно незнакомого человека и знаем, кто это. Я, та, что в реке, кажется, что-то кричала — то ли пыталась что-то кому-то доказать, то ли, может быть, пыталась помочь людям убежать, уехать прочь от катастрофы? Я глянула на Гамаюна — он уже все заметил и теперь смущенно смотрел в сторону.
«Картинка» в реке расширилась, и теперь мне было видно себя целиком — с ног до головы. Длинное платье позапрошлого века… А ведь попади я сюда раньше, я могла бы увидеть собственное прошлое, от которого не осталось ни обрывков, ни расплывчатых картин. Если бы только оказаться здесь до того, как течение унесло мою жизнь неизвестно куда.
— Середина 19-го столетия, Австралия. Тогда много людей погибло, но это не твоя…
— Я этого не помню… — как оглушенная, медленно проговорила я. И тут внутри словно что-то вспыхнуло, слова полились потоком: — Интересно, откуда мне это знать? Если б вы хоть чуть-чуть интересовались земными событиями, вы бы знали, что я никак не могу это помнить, с моей памятью что-то произошло, я почти уверена, что ее как-то изъяли темные. Возможно, я даже знала какое-то средство борьбы с ними — мощное средство. Но я, как назло, не могу вспомнить ничего давнее прошедших ста лет. Как вам такая новость?
Наступило молчание. Может, я сейчас и перегнула палку, но молчать уже просто не могла. Неужели они действительно не знают, что происходило со мной хотя бы в последнее время — а ведь для богов сотня лет это не так уж и много! Нет, я не могла молчать, я должна была знать, если хотела продолжать существовать — и, если получится, жить.
— Вивиен, — даже странно, что он обратился ко мне просто по имени, — Нет никакого совершенного оружия. Нет и не было никогда.
— Так в чем же дело? Зачем тогда им понадобились мои воспоминания? Там должно быть что-то важное. И, скорее всего, смертоносное для них, иначе зачем …, - я была озадачена, как никогда.
Гамаюн как-то печально склонил голову, слова словно не шли у него с языка. Да что же это такое?
— Темные не стирали твою память, Вивиен. Это сделали мы.
Я стояла и молча смотрела на него, не могла отвести взгляда. Я могла бы кричать, махать руками, чего-то требовать, но ничего бы не изменилось. И у меня просто не было сил. Мир только что встал с ног на голову, и нужно было искать новое равновесие, чтоб не упасть на обе лопатки.
Игры с разумом всегда считались подлым приемом — и излюбленным ходом темных. И вот — мои создатели, те, кто должен был быть моими наставниками, использовали этот ход. Использовали на мне, да в таких глобальных масштабах, что утерли нос всем темным — только не в том, в чем можно было бы ожидать. Наверное, они просто-таки хохотали над моими поисками ответа — кому же понадобились мои воспоминания, и что же в них было такого. Это, кстати, мне все еще хотелось узнать.
Поджав губы, я продолжала смотреть на него, на неброский наряд и неприметные крылья. Почему они послали ко мне именно его? Решили не тратить свои силы, нашли мальчика для битья? Нет, не похоже. Думали, что мы, две птички, вроде как родственные души? Но я-то не играю — ни с людьми, ни с богами. И пусть читает мои мысли, мне плевать — нет, мне это даже приятно. Пусть знает все, что я думаю о них, даже если все это — обман и он на самом деле и есть тот бог в тоге, о котором сам упоминал, и избавит меня от необходимости говорить это все вслух. В глазах его плескалась горечь — но не раскаяние. Только ли потому, что он не своими руками это сделал?
— Но исповедаться все-таки придется, — произнесла я, хоть это было и необязательно. Так оно было весомее, в словах. Он только смиренно кивнул — чем не очень-то меня и удивил. В конце концов, он признался сам, я его не вынуждала. К его чести — если она имеется.
— Вивиен — ничего, если я так к тебе буду обращаться, так ведь привычнее? — это очень долгая история, не знаю, успеем ли мы…
— Вы ведь сами сказали, что я могу не торопиться, что я успею к Этьену.
— Я не так сказал. К Этьену — да, успеешь, но….
— Так не тяните время. Вперед.
Конечно, я не забыла про Этьена — и рвалась к нему всей душой. Но мне обещали — я успею, а здесь пока — скорее всего, мой единственный шанс задать все вопросы. Невозможно долго жить без ответов, иначе жизнь начинает вести тебя по кругу, тыкая носом в одни и те же старые грабли.
— Хорошо… — он как-то очень уж по-людски почесал переносицу и остановился, задумавшись. Я стояла, или парила, рядом, — Видишь ли, причины были очень серьезные. Мы просто не могли потерять тебя как Феникса.
Говорить ему явно было неудобно, он даже переминался с ноги на ногу, и крылья серой тенью вторили его движениям. Но разве мне было удобно жить все эти годы, почти ничего не зная о себе? Нет, всезнающая птица, рассказывай до конца, я готова слушать.
— Один человек заставил тебя предать свое предназначение, и надо было… начать все сначала. Ты понимаешь, что без тебя мы не смогли бы бороться…
— Человек? — резко переспросила я. Это явно была не просто оговорка.
— Да, — он снова опустил голову, — ты ничуть не изменилась, все такая же проницательная, — я мотнула головой, отказываясь принимать комплименты, — Он изменил тебя, Вивиен — и мы не смогли найти иного способа, чтобы вернуть Феникса.
— Да что же там произошло такое? — терпение кончалось, мне уже казалось, что Гамаюн в своем многословии может поспорить с политиками и юристами.
