В перерывах между раздумьями и работой — ей ведь еще приходилось трудиться не покладая рук, чтобы накормить троянцев и поддержать в них боевой дух, — Мирине удавалось урвать минутку-другую и заглянуть в магическое зеркало.
Однажды вечером, когда солнце уже опустилось к самому горизонту, девушка ушла к себе в покои и достала заветное зеркало. Сперва она поискала взглядом Томи и с облегчением убедилась, что юноша жив-здоров: пробирается через горные перевалы в окружении могучих бойцов. Их черная кожа блестела как эбеновое дерево.
Затем Мирина отыскала бабушку и маленькую племянницу Фебу. Девочка выглядела здоровенькой и счастливой: она ехала верхом на крепкой пегой кобылке, а бабушка Хати вела лошадь в поводу. Те обрывочные видения, что касались Атиши, внушали беспокойство: Ведунья выглядела совсем больной и слабой, но Ифигения преданно ухаживала за старухой. Мирина поневоле залюбовалась этой трогательной картиной — и тут-то ее и осенило. Видение разом погасло, девушка заботливо спрятала драгоценное зеркало, встала и пошла к Кассандре.
— Где Хрисеидин малыш? — спросила она.
— А что? — удивленно откликнулась Кассандра. — Кормилица вот-вот принесет его.
Мирина присела подождать. Она явно сгорала от нетерпения.
— А зачем тебе ребенок? — спросила подруга.
— Мне тут одна мысль в голову пришла: просто надо взглянуть на события под другим углом. Не знаю, сработает ли, но попытаться стоит. Можно, я отнесу ребенка к Хрисеиде и поговорю с нею?
Кассандра вздохнула.
— Конечно, можно. Делай что хочешь, но я очень сомневаюсь…
Тут пришла кормилица с болезненным, изнуренным младенцем на руках. Мирина забрала у нее извивающийся сверточек и направилась прямиком в покои Хрисеиды.
В первое мгновение Хрисеида озадаченно глянула на вошедшую, потом, по всей видимости, поняла, чье это дитя, и тотчас же отвернулась к стене. Кассандра неслышно вошла в комнату вслед за Мириной и встревоженно нахмурилась, когда та с ребенком на руках без приглашения присела на край постели.
Мальчик расплакался, его слабый писк словно бы заполнил всю комнату, но Мирина, не обращая внимания на детский плач, заговорила;
— Я смотрела нынче в зеркало, и кто же, как ты думаешь, явился мне в видении, как не царевна Ифигения! Она сейчас на берегу реки Термодон и заботливо ухаживает за Ведуньей, предводительницей Лунных Всадниц: та совсем расхворалась. Ты ведь помнишь царевну Ифигению?
Хрисеида не ответила, но легким движением головы подтвердила, что слушает. Мирина подняла глаза на Кассандру, та ободряюще кивнула.
— Помнишь юную царевну, что приезжала в Трою вместе с матерью? Маленькая девочка, которая так любила красивые платьица и бегала по пятам за вами с Кассандрой точно преданная, любящая тень?
Жрица не разомкнула губ, но обе гостьи заметили, как по ее щеке медленно поползла слеза. Да, Хрисеида не забыла маленькую девочку, и воспоминания эти окрашивала печаль: помнила она и об ужасной участи Ифигении — о том, как родной отец согласился принести в жертву единственную дочь!
— И ты, конечно же, помнишь, как мы поскакали через всю Фракию, — настойчиво продолжала Мирина, так, как если бы рассказывала увлекательную историю. — Нас вела наша любимая Пентесилея, и царевну мы спасли. Выхватили прямо из-под Калхасова ножа!
На мгновение воцарилось молчание, но тут вновь слабо запищал младенец.
— Так вот, — Мирина набрала в грудь побольше воздуха — и словно прыгнула с обрыва. — Жрица, а тебе не приходило в голову, что твой малыш приходится Ифигении братом? Неважно, кто его отец, до этого человека нам дела нет. Зато всем нам дорога его сестра!
Повисло напряженное молчание. Мирина с Кассандрой затаили дыхание. Младенец вновь тихонько захныкал, нарушая тишину жалобным писком.
Он все плакал и плакал. Наконец Хрисеида медленно повернулась и поглядела на своего ребенка. Присмотрелась к нему внимательно, пока тот извивался на руках у Мирины. И наконец-то заговорила:
— Но… он такой худенький!
— Ему нужна его мать. — Мирина постаралась, чтобы слова ее прозвучали без тени упрека.
— Так дайте же его мне! — Хрисеида протянула руки.
Мирина тотчас же передала младенца ей. Они с Кассандрой со слезами на глазах смотрели, как жрица неловко баюкает своего сына. В кои-то веки в лице ее читалась нежность.
— Братишка Ифигении, — прошептала она.
Кассандра обняла Мирину за плечи.
— Умная ты Змейка, — прошептала она подруге на ухо.
Хрисеида подняла глаза.
— А как его зовут? — спросила она.
— Дать ребенку имя — право матери, — покачала головой Кассандра.
— Ну что ж… тогда я назову его Хрис, в честь моего отца, жреца Аполлона Сминфейского.
— Хорошее имя, — похвалила Мирина.
Хрисеида спустила ноги с постели, встала. Постояла немного, пошатываясь, Мирина слегка поддержала ее.
— Его же надо накормить, — с материнской заботливостью проговорила жрица.
Кассандра открыла было рот, чтобы сказать, что прикажет подать еды в комнату, но, видя, что Хрисеида решительно, хотя и нетвердой поступью, направляется к двери, замолчала.
Хрисеида обернулась к Мирине.
— Спасибо тебе, — тихо промолвила она. — Я постараюсь быть ему хорошей матерью. Ты помогла мне понять, как я могу вернуть себе честь и достоинство.
Очень скоро Хрисеида уже расхаживала по всей Трое, как прежде: она помогала и поддерживала всех, кто в этом нуждался. Люди дарили ее ответной заботой и добротой, растроганная Хрисеида убедилась, что ее до сих пор почтительно называют жрицей. Куда бы она ни шла, ребенок был пристегнут к ее спине — здоровенький и цветущий.
Мирина поделилась с Хрисеидой своими планами относительно рабынь и принялась уговаривать её присоединиться к Лунным Всадницам. К ее удивлению, жрица покачала головой:
— Мой отец укрылся на острове Сминфий, — промолвила она. — Что бы ни случилось с Троей, я попытаюсь вернуться к нему и отвезти его внука в тамошнее святилище.
В голове Мирины роились вопросы и замыслы, ее мучила бессонница. То она теряла надежду и чувствовала себя усталой и разбитой, а в следующий миг накатывало возбуждение, и она уже не сомневалась, что преуспеет.
Однажды девушка проснулась от ночного кошмара. Ей снилось, будто она снова баюкает в объятиях Пентесилею, а над ними нависает Ахилл, громадный и страшный, а вокруг лодыжки его украдкой обвилась крохотная коричневая гадюка. Мирина встала — слишком уж растревожил ее сон! — вышла из комнаты, что разделяла с Корониллой, и неслышно покинула спящий дворец. Лунный свет омывал безмолвные улицы крепости.
