Вот и вернулся княжич Торн домой. Почти три года прошло, как уехал в Турлин принять из рук короля меч.
Потянуло тяжелым запахом. Темка повернул голову: в стороне от дороги копали яму. Рядом стояла телега, прикрытая рогожей; тех же, кто был убит на стенах, просто сволокли в одну кучу. Почти на краю ямы лежал ничком парень в старой домотканой рубахе, комья земли сыпались ему на спину. Княжич сжал кулаки: не узнать огненно-рыжий Колькин затылок невозможно. «Вот тебе и „Осада“, – вспомнилась игра. – Вот тебя в ней и победили».
Махнули со стен замка. Ничего, дождетесь и вы осады. Выкурят, как блох с бешеной собаки, вместе со шкурой. Темка чуть пошевелил связанными руками, отозвалась болью рана. А капитан Демаш все-таки держался долго, подумал княжич, глядя, как опускают мост. Тяжело ему пришлось. Темка окинул взглядом стены: пушки поработали неслабо. Спасибо тебе, капитан. Прости, не было в замке ни князя, ни наследника.
Переехали ров, остановились перед воротами. Поползла вверх решетка. Ну невозможно смотреть на этих гадов, распоряжаются тут, как дома! Дернули узду, и конь под Темкой пошел в открывшиеся ворота.
Полумрак широкой арки сменился ярким солнечным светом, заливавшим двор. Было шумно – где-то на заднем дворе разбирали то ли конюшню, то ли сарай; пробежали солдаты, тащившие доски. Каменщик колол огромный валун, рядом с грохотом нагребали в носилки щебенку. Темка окинул взглядом замковые покои: стекол на первом этаже нет, дальний угол галереи обрушился – видно, угодили ядром. Широкое крыльцо разбито посередине, раскрошены каменные ступени. Тут должны были стоять родители, встречая наследника после службы у Даррской границы. На этом крыльце Темка поджидал когда-то Марика Кроха. Мог бы ждать Эмитрия Дина. Будь проклят мятеж!
А солдат вроде не так много, или разбрелись по замку? Так, на башнях несут караул. Пушки вроде целы. Темка обернулся. Матерь-заступница! Росс-покровитель!!! Как же вы допустили?! Запрыгали губы, сдавило в груди от ненависти. На строительных лесах висело тело старого капитана, Алекса Демаша. Шуркиного деда. Отца Александера. Раненого повесили – мундир от правого плеча до бедра в крови. Сволочи! Капитану, который честно защищал замок, – такую бесчестную смерть! Или Крох постарался? Темка скрипнул зубами, вспомнив: «Честь – только для знати». Даже не сняли, шакальи ублюдки! Третий день висит.
Стащили с коня, прижав простреленную руку, а ведь только-только утихла боль. Толкнули в спину. Куда: сразу к палачу? Или дадут время «подумать»? Прошли через двор, скрипнула под ногами каменная крошка. Темка высоко поднял подбородок, когда понеслись вслед насмешки. Чуть повел плечами, вспыхнули искорки на серебряных аксельбантах. Снова толчок между лопаток, свернули к беседке. Деревянную решетку наполовину разнесло в щепу, покосилась крыша. Но скамейка с высокой спинкой и стол сохранились. За ним сидели офицеры и князь Дин. При виде пленника князь поднялся, жестом велел подойти. Темка перешагнул разбитую ступеньку.
– …Сынок, я забыла шаль в беседке.
– Сейчас!
Не утруждая себя спуском по лестнице, сиганул в окно. Первый этаж!
– Тема!!!
– А то ты не знаешь, как он по утрам на конюшню выбирается, – смешок отца.
Под ноги со счастливым тявканьем подкатился черно-белый клубок, сука Найда принесла аж четверых. Щенята чуть не сбили с ног, заюлили, выпрашивая лакомства и ласку. Темка погладил самого голосистого по лобастой башке. Вынырнула из темноты Найда, глянула придирчиво: не обижают ли маленьких?
Темка перепрыгнул ступеньки. Мамина ажурная шаль из тончайшей ладдарской пряжи светлела на лавке. Зарывшись в нее носом, дремал еще один Найдин щенок. Княжич подхватил соню под теплое брюшко, прижал к груди. Не открывая глаз, щенок лизнул прямо в нос и заскулил: положи, мол, обратно…
Остановился напротив князя, глянул прямо в лицо. Холодный гнев застыл в таких же серых, как у Митьки, глазах. Когда Дин заговорил, словно ледок хрустнул.
– Какие тут есть ходы?
Темка хмыкнул:
– А разве ваш сын не рассказывал, что я не отвечаю на подобные вопросы?
Кажется, или в глазах князя мелькнуло удовлетворение? Словно ждал дерзости. Не увернуться со связанными руками, только чуть отвести голову от летящего в лицо кулака. Темка скатился со сломанных ступенек, больно ударился затылком о землю. Рот наполнился кровью. Княжич сглотнул, перекатился на бок. Мундир соскользнул и упал в пыль. Дерьмо шакалье, ворочайся перед ними со связанными руками!
– Да что с ним миндальничать, сразу над огнем вешать надо, – протянул знакомый голос.
Темка откинул с лица волосы, глянул на офицеров. Герман! Тебя только не хватало, выродок шакалий! Заныло под ребрами, зачесался шрам на лице.
– А ты как был дураком, так и остался, – огрызнулся княжич. – Тогда промолчал, и сейчас ничего не скажу.
Дин ухватил Темку за подбородок, задрал ему голову. Ох и ненависть в глазах князя!
– Из-за тебя! – удар снова отбросил на землю.
– Заняться им? – голос Германа. Особого энтузиазма не слышно.
– Позже. Я сам.
* * *
Темка сел на подоконник – железные прутья вдавились в бок, – обхватил колени руками. С высоты башни виднелись кусок стены напротив и галерея внизу: крыша и открытый полукруглый балкончик.
Когда-то в этой комнатке держали оружие – в случае осады близко расхватать тем, кто поднимется на стены. Потом крепость перестроили, выдвинулись вперед Западная и Восточные башни, увеличивая угол обстрела. А эта, старая, осталась чуть в глубине. Уже во времена Темкиного деда тут не пахло ружейной смазкой. Мама вообще хранила здесь пуховые перины, ей казалось удобным проветривать их через зарешеченные окна. Капитан Демаш не вернул комнате ее изначальное назначение: у защитников крепости оружие всегда было в руках. А теперь сюда определили пленника. Умно: спускать в подвал опасно – мало ли какие ходы может знать наследник. А отсюда не вырвется даже голубь, не протиснется между прутьями. Темка, конечно, покачал решетку. Сделана на века, да и откройся путь – княжич все-таки не голубь.
Вот и все.
Страшно?
Да, Олень-покровитель, очень страшно! Дрожь под ребрами утихла, когда понял: допрос отложили. Ноют, ноют напоминанием шрамы. Чешется след от раскаленного ножа. Набухает свежая ссадина.
Тогда, у Германа, Темка не верил в собственную смерть. А боль… ну что же, даже самую страшную боль можно перетерпеть. Можно, шакал тебя раздери! Темка яростно потер щеку. Тогда ведь – выдержал. Скользнуло холодком по спине: а уверен, что та боль – самая страшная? Что здешний палач не окажется изощреннее капитана Южного Зуба?
