— Ты слишком уверенно выглядишь для погорельца.
Так получалось, что я шел на два шага впереди, выбирая нам путь на каждом повороте — карту я выучил на совесть, так что ориентировался легко. А вот дядька путался без уличных табличек и указателей — на разрушенных домах как‑то их и нет…
— Разве я не должен знать город, в котором живу?
— Дело не в этом. Твое выражение лица… Слишком спокойное.
— Считаете?
Я глянул в уцелевшую витрину дома, внимательно оценил образ, придуманный на прошлой остановке. Тапочки, надетые после покорения оврага, но уже достаточно грязные от путешествия по разрушенным улицам. Шорты — я их и не переодевал, так что некогда бежевые, сейчас они раскрашены листвой и землей. Рубашка с короткими рукавами без карманов — серая от пыли, белая только с изнанки. Красная бабочка — бессменная, идеальная, хоть и самая старая из всего комплекта.
По легенде, я вышел из дома, когда все случилось, а очнулся уже в развалинах, с болью в голове и раскачивающимся миром перед глазами. В карманах шорт только карта памяти — память о прошлом, без имен и дат, еще немного денег. На рубашке карманов нет и вовсе — некуда класть документы, все осталось там, где и сгорело. Лицо усталое, чуть осунувшееся за три дня без сна и нормальной еды. Только глаза действительно все выдают — равнодушные ко всему.
— Подержите, — приняв решение, я снял с себя бабочку и передал дядьке.
Прикрыл глаза и представил, будто бабочка потерялась в дороге, исчезла на длинном пути. Быть может зацепилась за острую ветку? Осталась на дне оврага, в песке, под мутным стеклом воды? Из глубины души пришла тревога, накатило маятное чувство тоски и паники, желание бежать обратно и искать, а вместе с ними — безнадежность понимания, что все потеряно.
— Вот, другое дело. — Прорвался до паникующего сознания довольный голос.
Я вновь открыл глаза и сам не узнал того, кто стоял в отражении — и одежда та же, но вид… Так выглядел Толик в свой первый день в интернате.
— Ты уже придумал, где живешь? Улицу, дом, соседей, друзей, школу, учителей?
— Дом по улице Ямаша — мурзы, мы прошли его десять минут назад. Помните, еще вывеска ресторана лежала на полу, в крошке стекла, пришлось обходить?
— Помню, — кивнул Валентин.
— Я с семьей приехал из Верхнего Новгорода, снимали здесь квартиру. В том доме много кто сдает жилье. Друзьями пока не обзавелся, в школу мне только в сентябре надо. Гулял один, успел оббегать половину города, но хорошо знаю только свой квартал. Семью я позаимствую у хорошего знакомого, его отец и мама погибли в автокатастрофе, он много о них рассказывал. О бывшей школе и друзьях — тоже.
— Сойдет, — согласился дядька. — Кто тогда я?
— Попутчик.
— Вот так, без истории? — Глянул он искоса.
— А вы расскажете мне о себе? — Полюбопытствовал я, надеясь на историю жизни.
— Вряд ли. — Обескуражил Валентин.
— Значит, мы просто идем вместе, пока вам не надо будет по своим делам, а мне — по моим.
— Что с договором? — Похлопал он рукой по правому карману.
— Будут спрашивать — покажете.
— Да кто тут будет спрашивать?
— А вон, стекла на солнце мигнули. — Указал я подбородком на полуразрушенную высотку с будто бы откушенным боком. — Под самой крышей. Окон там нет, так что бинокль, наверное.
— Ждем гостей, — подобрался Валентин и одним широким шагом опередил меня, закрывая от высотки телом.
Через разбитое витражное окно первого этажа небоскреба выскользнула тройка человекоподобных созданий в грязно — серой броне. Высокие, в два моих роста, они походили на кузнечиков угловатыми сочленениями ног, вывернутых назад, овалом грудной пластины и узкими разрезами красных глаз. Только оружие в их руках напоминала о людях — винтовка не несла в себе ничего чужеродного, разве что была огромной, под стать владельцам. Не смотря на все это, гости почти не создавали шума, шагая со звуком удара газеты по шустрому комару — словно парили, а земли касались, чтобы направить свое движение.
— Не шевелись, говорить буду я, — отчетливо произнес Валентин, замерев у правого плеча. — Этим соврать не получится.
Двое остановились в пяти метрах от нас — справа и слева, направив стволы винтовок в землю, третий замер в тридцати шагах, рисуя красным огоньком лазерного прицела восьмерки возле наших ног.
— Сержант Тетерин, патруль внутренних войск. — Прогудело справа словно через в водосточную трубу. — Наблюдаем за передачей города. Среди вас есть раненные?
— Нет, — ответил дядя.
— На вас совершались нападения? Вы были свидетелями преступлений, насилия, мародерства?
— Нет.
— У вас есть заявление, требующее немедленного рассмотрения?
— Есть. Вы жук или другое насекомое? — Поинтересовался я, глядя снизу вверх — даже на таком расстоянии приходилось задирать голову.
— Максим! — шикнул Валентин.
— Я человек, — показалось, со смешком ответил монстр.
Щелкнул механизм на голове существа, отстёгивая верхнюю часть наверх, и мне улыбнулся усталый мужчина, сильно загорелый и почти без волос. Выходило, что он, вроде как, сидит в этом механизме, словно на кресле, и как‑то управляет всей этой махиной. Тоже такой хочу.
Его напарник тоже решил нам улыбнуться — его маска открылась следом, показывая перебитый нос и усталый взгляд.
— Ух ты, — восхитился я конструкцией вышагнул вперед, но плечо вовремя удержал дядя, показав подбородком последнего в группе, целившегося теперь в меня — огонек прицела на мгновение ослепил, когда я дернулся полюбопытствовать, а теперь алой каплей поселился у меня на груди.
— Не надо подходить, — чуть строже попросил мужчина. — Это ваш сын?
— Наниматель, — Валентин чуть наклонил голову, напряженно отслеживая реакцию на свои слова.
— Вот как, — задумчиво протянул сержант, глядя только на меня.
— Документы в правом кармане, — озвучил дядя и только затем не торопясь полез выуживать прямоугольники бумаг.
Он раскрывал каждый документ перед собой, перелистывал страницы и заменял следующим, пока не дошел до прямоугольника договора на гербовом листе.
— Он под моей защитой, — подытожил Валентин, складывая все обратно.
— А у парня, наверняка, документов нет, — задумчиво кивнул своим мыслям сержант.
— Пожар виноват.
— Понятно. Семеныч, тут выживший из старых хозяев, — полуобернулся он к третьему напарнику.
Яркий огонек прицела пропал с моей груди.
— Боюсь, вы неверно нас поняли, — полуобернулся ко мне Валентин, продолжая обращаться к солдатам. — Мы не имеем отношения к этому городу и конфликту.
