М-да, ржать-то я на эту тему могу долго, но волноваться все равно не перестану. Где там мой Егорушка? Так, сейчас буду плакать, но теперь, по крайней мере, понятно, отчего. Эмоциональный фон у меня нестабилен. Гормоны бродят.
Артем молча протягивает мне кусок бинта, заменяющего, вероятно, носовой платок.
— Май, — говорит Серега, — так, может, ты не пойдешь с нами?
Я от удивления аж рыдать перестаю.
— Ты чего, — спрашиваю, — а смысл вам тогда без меня идти? Так мы с Артемом хоть что-то сделать можем.
— Ну а ты нормально себя чувствуешь? — беспокоится родственник, — ты уверена, что сможешь?
— Понимаешь, — отвечаю, — беременность — это не рак. Короче, не смертельно. Я сейчас тебе все сразу объясню, ладно? Чтобы потом вопросов не было. Твой брат — сильный и умный человек. Рядом с ним я могла позволить себе роскошь чувствовать себя слабой и беспомощной. И для того, чтобы вернуть себе это замечательное ощущение, я готова развалить полстраны. Говорит во мне исключительно эгоизм, и ничего более. А потому я и сама пойду, и всех, кого надо, на ратные подвиги подвигну. Все ясно?
Конечно, ему ясно! Вон как глазки сразу заблестели.
И только Артем не удерживается от комментария.
— Надо же, — говорит, — на что только женщина не пойдет, чтобы ее беззащитной посчитали — и дом подожжет, и армию остановит.
Польщено улыбаюсь. Я такая!
Весело загружаемся в автомобиль. Лизавета кидает в багажник сумку с вещами и термос. Боровиков аккуратно укладывает туда чемоданчик с медикаментами.
— Золотце, — вкрадчиво интересуюсь я, — а у тебя там, вот чисто случайно, глюкозы нет?
— Есть, — отвечает он и удовлетворенно улыбается.
— А капельницу, если что, ты соорудить сможешь?
— Обижаешь, да?
— Артем! — восклицаю, — Я тебя практически люблю.
Он стремительно краснеет. Стоп. Стоп! Мне ему такое говорить никак нельзя. Он же ученик. Вот дура! Ладно, возьмем на заметку.
Через двадцать минут мы весело трясемся во внедорожнике, ползущем по грунтовой дороге. Мы с Серегой на передних сидениях. Боровиков и Лизавета — сзади.
— Нам, наверное, нужно оружие, — задумчиво произносит Боровиков.
Мы с Серегой переглядываемся. Забавно, что нам напомнил об этом бывший Мастер Врачевания, а мы сами в спешке как-то не озаботились решением данной проблемы.
— Где будем брать? — интересуется Сергей, умудряясь поглядывать и за дорогой, и на меня, — вернемся в Стапин и ограбим склад вооружения?
Заманчивое предложение.
— Нет, — говорю после двух минут раздумий, — мы и так там навредили. У них война на носу, а мы будем оружие воровать. Нехорошо. Но сама идея грабежа мне нравится, а потому мы поедем в Темск. Брать арсенал Инквизиции.
Серега резко давит на тормоз, так что я чуть не влетаю лбом в стекло. И начинает истерично ржать. Мне, в общем-то, тоже весело. Только Боровиков с Лизаветой посматривают на нас с недоумением на лицах.
— Я знал, — хрюкает Серега, — что у тебя с головой не все в порядке, но чтобы настолько!
— Ничего-ничего, — успокаиваю я, — у меня есть план. Простой и коварный. Для этого всего-то надо выкрасть одного человека. Замначальника арсенала. Он в свое время категорически отказался от актуализации. Я его, впрочем, понимаю — параметры у Михаила Степановича не ахти какие. Живется ему и так хорошо. И всегда жилось… В общем, задача у нас такая — изловить, изолировать…
— Изуродовать? — продолжает мою мысль любопытная Лизавета.
— Нет, — говорю я, — мы — люди гуманные. Просто слегка подправить.
В березовой рощице недалеко от Темска разрабатываем план в деталях. Отлавливать Михаила Степановича Зорькина идет Лизавета. Она у нас дама видная, фактурная, заводная. То, что доктор прописал. Степанычу не устоять. Страхует ее Серега. Мы с Боровиковым остаемся ждать в лесочке, потому что моя физиономия в этом городе как-то слишком примелькалась, а из него пока боевик, как из тапка — вертолет.
Относительно не холодно, где-то минус 10 по Цельсию. Для середины декабря это вообще прелесть, что такое. Но это при условии, что ты не торчишь сиднем в машине посреди леса. Мы с Боровиковым трясемся уже так, что зубы лязгают. В конце концов решаем наплевать на конспирацию, заводим автомобиль, ставим печку на максимум и заползаем вдвоем на заднее сидение. И я, естественно, моментально засыпаю. Просыпаюсь от какого-то странного ощущения. Противного, надо сказать. Как будто паук по мне бегает с мохнатыми ножками. Секунд пять прихожу в себя и тут понимаю, что это Боровиков, зараза, воспользовался моим беспомощным состоянием и решил между делом меня полапать.
— А в глаз? — вежливо интересуюсь я.
Надо отдать ему должное, смущается.
— Извини, — вздыхает, — не мог удержаться.
— Солнце мое, — ласково произношу я, — все понимаю. Я твой Учитель, ты на меня эмоционально законтачен и все такое. Но, без моего разрешения, еще раз… Я тебе такой резонанс устрою, что остаток пути ты у меня в багажнике свернутым в трубочку проедешь. Ладненько?
— Я понял, — бормочет Артем, и лицо у него обиженное.
Зря я, наверное, так на парня набросилась. Ему и в самом деле тяжело.
— Прости, — говорю, — меня, Темушка, что я на тебя накричала. Мне очень тяжело сейчас. Не обижайся, но я люблю своего мужа и просто не могу ни с кем другим.
Думаю — должен понять.
Где-то через полчаса слышим звук двигателя. Вот только посторонних нам здесь не хватало. Переглядываемся с Артемом, готовимся к отражению возможных враждебных действий. А не надо. Это, оказывается, наши прибыли вместе с грузом.
На заднем сидении автомобиля с эмблемой СИ на левой передней дверце лежит Михаил Семенович, обмотанный веревками, как бабочка в коконе. И рассерженно моргает. Сказать он пока ничего не может, потому что у него во рту кляп из его же собственного шарфа.
— И что ты будешь с ним делать? — интересуется Серега.
Я задумчиво разглядываю бедного Семеныча. Ну ничего плохого мне мужик не сделал! Увы, очередная жертва войны.
— Кляп для начала у него изо рта вынь, — рекомендую я.
— Майя Алексеевна! Это что такое! Как Вы смеете! — вопит Семеныч.
Надо же, узнал. Он по делу у меня как-то проходил о хищении оружия из арсенала. В качестве свидетеля. В итоге пару его подчиненных мы отправили на каторгу, а в отношении самого Семеныча доказать что-либо не удалось. Так что отдел внутренних расследований в моем лице походил вокруг него, пооблизывался и, в итоге, удалился. Но вот осадочек остался…
— Прости, — говорю, — Семеныч, доля у тебя такая. Будем делать из тебя Мастера.
