Лекарь трудился над ним, быстро промывая и перевязывая раны.
— Итак, поведай же мне, — широко улыбаясь, обратился к Йонасу вождь. — Как идет битва?
— А ты разве не медитировал все это время? Я думал, ты наблюдаешь за нами, используя зрение птиц…
Йонас сам толком не знал, почему с языка сорвались именно эти слова. Наверное, память подсунула полузабытую сказку из детства. Одну из тех, в которые верила мать.
Вождь кивнул, по-прежнему улыбаясь.
— Хотел бы я, — сказал он, — обладать таким даром! Быть может, в будущем смогу развить его у себя.
— Я хотел бы кое-что сказать тебе без свидетелей, — с трудом выдавил Йонас.
Едва-едва придя в себя, он уже начал тревожиться о судьбе Брайона и чувствовать вину за то, что оставил поле сражения прежде, нежели стал очевиден успех. Может, Брайон сейчас лежал где-то там тяжело раненный и некому было защитить его от какого-нибудь жестокого оранийца, только ждущего случая прирезать беспомощного врага. Или от случайной стрелы, готовой вонзиться в беззащитную плоть…
После гибели Томаса Брайон стал близок Йонасу почти как родной брат.
Глаза начало жечь, но юноша твердо сказал себе, что всему виной едкий дым из трубки вождя. В воздухе витал аромат сушеных листьев персика и еще чего-то более сладкого. Йонас принюхался и узнал запах редкой травы, находимой в Запретных горах: сгорая, она навевала видения, дарующие удовольствие.
— Прошу тебя, говори совершенно свободно. — Отпустив лекаря, вождь махнул рукой и присел к столу, за которым, судя по всему, недавно происходил пир. Кости зарезанной козы валялись там и сям вперемешку с дюжиной, не меньше, бутылей из-под вина.
— Есть у меня кое-какие сомнения, — начал Йонас сквозь зубы. — Насчет этой войны…
— Война, несомненно, требует основательного подхода, — кивнул Базилий. — А ты кажешься мне парнем исключительно серьезным.
— Каким еще можно стать, если растешь в Пелсии? — Йонас всячески пытался удержаться от горькой интонации, но преуспел не вполне. — Я с восьми лет на виноградниках вкалывал.
— Ты отличный парень, работящий и совестливый, — сказал вождь. — Я весьма впечатлен тем, что моя Лэлия тебя встретила.
Вообще-то, дело обстояло скорее наоборот: не Лэлия его нашла, а он Лэлию. Сошелся с ней и обнимал в постели, выслушивая то бесконечные сплетни о ее подругах, то истории об омерзительных змеях, — и все ради того, чтобы найти подходы к вождю, завоевать его доверие и убедить: пора подниматься против Ораноса, пора взять свое по праву.
Даже не будь убит Томас, Йонас все равно хотел бы для своей страны именно этого.
Но то, что происходило теперь… Это было глубоко неправильно и нехорошо. Так подсказывало Йонасу внутреннее чутье.
И уже не осталось времени играть в игры. На поле боя гибли молодые пелсийцы. Отдавали жизни за то, чтобы еще на несколько футов приблизиться к крепостным стенам. А значит, пора высказать то главное, ради чего Йонас вернулся сюда.
— Не доверяю я королю Гаю…
Вождь откинулся в мягком кресле, с любопытством глядя на Йонаса.
— Почему же?
— Лимерийцев здесь куда больше, чем наших. И репутация короля говорит сама за себя: его называют бесчеловечным и жадным. Кто поручится, что после того, как мы своими жизнями купим ему победу, он не бросит против нас свое войско и не истребит нас? Не поработит?.. Просто потому, что захочет взять все плоды победы себе?
Вождь задумчиво поджал губы и некоторое время молча попыхивал трубкой.
— Ты правда так думаешь? — спросил он затем.
Йонас заподозрил, что ничего не добьется.
— Нам нужно отозвать своих людей, — с колотящимся сердцем выговорил он. — И все хорошенько взвесить, пока не погибло еще больше народу. У меня на глазах умер мальчик, ему едва исполнилось одиннадцать лет… Я сам дерусь за то, чтобы низвергнуть Оранос, но платить за победу кровью детей…
Вождь помрачнел:
— Я не из тех, кто бросает дело на середине и прекращает сражение.
Теперь Йонас отчетливо видел, что Базилий был из тех, кто, начав дело, предпочитает ждать его завершения в роскошном шатре.
— Но, вождь…
— Я вполне понимаю твои сомнения, но ты должен верить мне, Йонас. Я заглядывал в тайные глубины своей души, взыскуя необходимых ответов. И они таковы: увы, только война. Лишь она способна положить конец нашему горемычью. Судьба судила мне союз с королем Гаем. Я доверяю ему. Он почтил меня кровавой жертвой, подобной которой я никогда не встречал… Невероятно! — И вождь снова кивнул. — Что бы ни говорили про короля Гая, это человек чести. До сих пор он не нарушил ни единого обещания, данного мне. У меня нет повода в нем усомниться.
Йонас невольно сжал кулаки:
— Если Гай такой честный и благородный, где же он был все то время, пока наша страна медленно гибла? Пока вымирал наш народ? Почему не пришел на помощь?
Вождь Базилий вздохнул:
— Оставим прошлое прошлому. Все, что мы можем, — это твердо смотреть в будущее. И предпринимать максимум усилий, чтобы оно стало светлей.
— Пожалуйста, подумай все-таки над моими словами, — сказал Йонас. Разговор с вождем только сильнее убеждал его, что они ступили на скользкий и кровавый путь, ведущий во тьму. То, чего ему сегодня довелось насмотреться в бою, выглядело лишь предвестием грядущих бед.
— Конечно, я все обдумаю. Я очень ценю твое мнение, Йонас.
— А что твоя магия? Не может ли она выручить нас?
Вождь развел руками:
— Этого не понадобится. Король Гай говорит, у него есть очень необычное оружие. Он держит его наготове, выжидая момента, когда мы вплотную подберемся к стенам дворца. Осада Ораноса не затянется на недели и месяцы, это я тебе обещаю. Все кончится завтра, помяни мое слово!
У Йонаса до такой степени пересохло во рту, что, пожалуй, сейчас он не погнушался бы допить из ближайшей бутылки остатки вина — если бы они там оказались.
— Что за оружие?
Базилий в ответ лишь загадочно улыбнулся:
— Расскажи я тебе, и тайна сразу перестанет быть тайной, правильно? — Вождь поднялся и, подойдя к Йонасу, похлопал юношу по спине. Тот вздрогнул от боли в только что заштопанных ранах, а вождь продолжал: — Не теряй веры, Йонас. Когда все завершится и мы будем пожинать плоды наших нынешних усилий, твой свадебный пир превзойдет великолепием все, что доселе видела Пелсия.
Йонас покинул шатер, провожаемый смехом Базилия. Ему казалось, этот хохот продолжал звучать повсюду вокруг. А что касается их беседы — с таким же успехом он мог с каменной стеной говорить…
Мрачно посмотрев в темное небо, где мерцали яркие звезды и висела полная луна, Йонас даже удивился, отчего там не видно ни малейшего знака надвигавшейся бури…
Эмилия была теперь так плоха, что даже малейшая попытка приподнять голову отзывалась страшными болями и носовым кровотечением. Клео сменила Миру у постели сестры и подолгу читала больной, чтобы отвлечь ее от мыслей о битве, бушевавшей по ту сторону стен. Замок казался обезлюдевшим и угрюмым. Клео старалась усмотреть в окружающем мраке хоть крохотный лучик путеводной надежды, но с каждым часом сражения положение дел выглядело все более беспросветным.
— Прошу тебя, не плачь, — слегка задыхаясь, выговорила Эмилия. — Помнишь, что я говорила тебе? Ты должна быть сильной…
Клео вытерла бежавшие по щекам слезы и попробовала сосредоточиться на рукописных строках потрепанного сборника стихов, одной из любимых книжек Эмилии. Потом спросила:
— А что, сильному человеку уже и поплакать нельзя?
— Я всего лишь прошу тебя не тратить на меня слезы. Ты и так их достаточно пролила по Теону.
Клео честно пыталась примириться с гибелью телохранителя, но не очень-то получалось. Боль утраты была глухой и подспудной и словно бы еще в полной мере не достигла сознания, — какое там отступать и слабеть! Клео потеряла человека, в которого едва начала влюбляться, а теперь на это грозила наложиться еще и утрата сестры. Не многовато ли для одной юной души?
Клео нежно взяла Эмилию за руку:
— Могу я что-нибудь для тебя сделать? Как-то помочь?..
Эмилия поудобней передвинулась в гнезде из пестрых вышитых подушек. На ночном столике у изголовья красовался букет цветов, собранных Клео во внутренних дворах крепости. Она бы рада выбраться на окрестные луга, но туда больше не было ходу. Приходилось довольствоваться садом, расположенным в самом сердце цитадели. Там росли яблони и персиковые деревья и располагался большой, любовно обихоженный цветник. Обе сестры любили ходить туда на занятия, если, конечно, наставники не возражали.
— Мужайся, вот и все, — сказала Эмилия. — А поскольку времена нынче странные и тревожные, я бы посоветовала тебе проводить побольше времени с друзьями, не только со мной. Я не возражаю против одиночества. Сегодня вечером, например.
