Моя душа рвалась к Алексу и тактильно-вкусовые воспоминания о тех, не таких уж давних днях создавали иллюзию близости к нему. Меня не покидало ощущение, что мы не виделись целую вечность; впрочем, так оно и было, с учётом моей смерти.
Николс помалкивал, не мешая мне предаваться воспоминаниям. Правда, пока ему не принесли какой-то заковыристый чай и фирменные пирожные. Чай он выпил сразу, а затем где-то минут десять потрошил внутренности бисквитных изысков. Когда пирожные превратились в бесформенную кашу, он полил её шампанским и, не обращая внимания на смешки и изумлённые взгляды, с наслаждением съел всё это безобразие.
— Вкусно? — спросила я, заинтригованная его вкусовыми пристрастиями.
— Очень вкусно, — улыбнулся Николс. — Хочешь попробовать? Я закажу ещё одну порцию.
Посчитав, что две хрюшки за столом это уже перебор, я отказалась, и тогда он пригласил меня танцевать. Я согласилась. Оркестр заиграл вальс, и мы поплыли по залу. Замечательно! По-моему, Николс танцевал ничуть не хуже Шивы, хотя сравнить их можно было лишь по тому, с какой уверенностью тот и другой вели меня в танце. Затем мы вернулись к столу, и допили шампанское, после чего снова танцевали и снова пили шампанское. Потом вдруг я обнаружила, что мы смеёмся, гуляя по улице, и, судя по Эйфелевой башне, это Париж, хотя ресторан был в Вене.
Когда Николс спросил, чего я хочу, я подумала и сказала, что зиму. В следующее мгновение я уже стояла посреди заснеженной поляны, окружённой гигантскими елями. Заботливый дядюшка не забыл упаковать меня в шубу из белой норки и щегольские сапожки на меху. Единственно, что мне не понравилось, так это то, что я оказалась в одиночестве. Не успела я обругать Николса, что он бросил меня посреди леса, как на поляну вылетела тройка вороных, запряжённая в расписные сани-розвальни. Кто там был за возничего, думаю, нет нужды говорить. Невзирая на глубокий снег, кони подлетели ко мне и чин чинарём затормозили. Ну, просто «Морозко» в одном флаконе со «Снегурочкой»!
Да, чуть не забыла! На дворе была ночь и с неба светила полная луна, яркая до невозможности. Обстановка — сплошная романтика, сладкая как сон на заре; так что не мудрено, что мы с Николсом поцеловались. Нет, никакой измены Алексу! Это был чисто родственный поцелуй — только нежность и никакого сексуального подтекста. А затем мы вернулись в Эквилибриум, и Николс снова сплавил меня мистеру Океану, и я отправилась спать на уже знакомый диван, который за время моего отсутствия успел обзавестись горой бумаг.
Такой странный день! Событий столько, сколько иным за всю жизнь не выпадет.
Вначале я мечтала открутить высочеству голову, а при расставании мы уже целовались. И это не считая побоища с лордом Ваатором, сатаной Эквилибриума, с которым, в общем-то, мы тоже расстались на дружеской ноте.
Затем было знакомство с вионетом — загадочной сущностью, с которой я неразрывно связана. Руноа-файфа. Если честно, я так и не поняла мы вместе или каждая сама по себе?.. Не знаю.
И вишенкой на торте знакомство с лордом Хаосом, который, как оказалось, мой дед по отцу. Кстати, вионет устроил клоунаду с рыбкой, но так и не ответил на мой вопрос, любит ли он Николса. Судя по моим ощущением, властитель Эквилибриум одинаково безжалостен ко всем без исключения. Интересно, сумел отец договориться с ним? Если нет, то что теперь будет?
Вряд ли что-нибудь хорошее. Властитель Эквилибриума прикажет и Фандору разнесут к чёртовой матери. Чтобы этого не произошло, придётся вмешаться. Весь вопрос в том, как это сделать, чтобы зазря не сложить голову? Руноа-файфа, живущая во мне, уверена в своём всемогуществе, а вот я чего-то нет.
Ладно, спать! Утро вечера мудренее!
***
Ирина закрыла глаза, и свет в комнате медленно погас; осталась гореть лишь настольная лампа на письменном столе. Океан склонился над своими бумагами, но он недолго пробыл в уединении. Возникший Николс сел на своё излюбленное место и бросил взгляд в направлении дивана.
— Уснула наша непоседа?
— Да, уснула, — улыбнулся Океан.
— Вижу, девчонка пришлась тебе по душе, — заметил Николс. Оставшись с наставником наедине, он перешёл с ним на «ты».
Взяв круглые очки, чьи стёкла давали возможность читать потаённые желания, Океан, в свою очередь, воззрился на воспитанника.
— Ну и что ты там увидел? — полюбопытствовал Николс. — Что мне она тоже нравится?
— Я бы определил твои чувства несколько иначе, — ответил Океан, сняв очки.
— Пожалуй, ты прав, я слегка влюблён, — признался Николс и, закинув ноги на стол, со счастливым вздохом прикрыл глаза. — Старик, это так здорово: снова кого-то любить!
— Ники, не забывай, кто отец девочки. Вздумаешь поиграть её чувствами, и Чак в стороне не останется, — предостерёг Океан воспитанника. — Не думай, если Сирин смертная, то он не слишком её ценит. Скорей, наоборот. Да ты и сам это знаешь. Лишь любовь к дочери заставила его вернуться туда, куда он поклялся никогда не возвращаться, причём бросил это в лицо лорду Хаоса. Его счастье, что их божественность имеет на него виды, а то бы не сносить ему головы.
— Кстати, о видах, — нахмурился принц Хаоса. — Появление Чака сильно угрожает положению Лозана?
— Трудно сказать… — вздохнул Океан и озабоченно глянул на гостью; по комнате пронёсся порыв свежего ветра, и она что-то сердито пробормотала. — Конечно, Чак будет упираться всеми силами, — понизил он голос, — но теперь ему тоже есть что терять. Я тут кое-что выяснил; говорят, он без ума от своей жены.
— Досужие сплетни! Чак по натуре кронайн [56], а после того, как погибла Валерия, больше ни одна женщина не смогла даже близко подобраться к его сердцу.
— Дело в том, что его жена практически копия Валерии.
— Чёрт! — расстроился Николс.
После его возгласа на полу возникла яма, из которой пахнуло серой и нестерпимым жаром.
— Ваше высочество! — с готовностью отозвался сатана Эквилибриума.
— Сгинь, Ваатор! — с досадой воскликнул Николс. С некоторых пор стоило ему помянуть чёрта, и тот был тут как тут.
— Это вы зря! Между прочим, я слышал, что его жена смертная, — заявил лорд Ваатор, не теряющий надежды завоевать его расположение, правда, без особого успеха.
Поняв, что завладел вниманием принца Хаоса, он выбрался из Адской Бездны, и Океан сердито поджал губы.
Действительно, вид у сатаны Эквилибриума был не слишком презентабельный, но дело было не в этом. С головы до ног забрызганный кровью, он держал в руке громадную секиру, к лезвию которой прилип окровавленный клок тёмных волос, отливающих радугой.
— Смертная, говоришь? — хмуро переспросил Николс, накручивая на палец точно такой же локон волос, что был на секире палача.
— Уже нет, — сказал появившийся Золотой император. — У вас устаревшие сведения.
Он глянул на спящую дочь, а затем сел напротив Николса и его наставника.
— Ну что, мои преданные недруги, по-прежнему плетёте свои интриги? Ну и как, есть успехи? — вопросил он саркастическим тоном. — Что молчим? Неужели нечем похвастаться?
— Ждём, когда ты поведаешь нам о своих, — парировал Николс, насторожённо глядя на незваного гостя.
Сводные братья с детства были на ножах. Практически они были ровесниками, разве что Чак был немного старше Николса.
Возможно, при других обстоятельствах они бы подружились, но при Сияющем дворе была строгая иерархия.
Николса родила Лилит — единственная женщина, которую любил властитель Эквилибриума. Само собой, что её отпрыск с рождения получил титул принца и всю ту роскошь, что к нему прилагалась. Вдобавок Лилит души не чаяла в сыне. Неудивительно, что он рос избалованным маменькиным сынком, которому многое прощалось.
Чака родила безвестная рабыня. Властитель Эквилибриума признал сына, но и только. Мальчик рос среди рабов, причём чуть ли ни с рождения ему пришлось бороться за жизнь. Зная, чей он сын, его неоднократно пытались убить. Мать недолго его защищала; однажды она исчезла — о её судьбе до сих пор никто ничего не знал — и тогда он сбежал из дома.
