— Погоди, погоди, — удивилась блондинка. — Ты хочешь ее выкрасть? Я не ослышалась?
— Мне тоже показалось, что он это произнес, — согласился книгочей.
На лице Нэльса не дрогнуло ни одного мускула. Он был серьезно настроен.
— А, как иначе мы сможем помочь первому хранителю? Если совет вынесет решение не в нашу пользу…
— Тогда быть может дождаться совета? — Перебила фонарщика Ольга. — Вдруг повезет.
Нэльс глубоко вздохнул.
— А если нет. Нужны обходные пути.
Книгочей засмеялся. — Нет, Нэльс. Как мы, блондинка, книгочей и фонарщик, сможем выкрасть, охраняемого Святой Инквизицией, Первого Хранителя, да ещё прямиком с Великого Совета? Это не просто безумство. Это абсурд! Ты головой не ударялся?
— Сколько у нас дней до совета? — Вместо того чтобы ответить, спросил фонарщик.
— Кажется один, — вспомнил Марк.
— Приходите завтра, я постараюсь все обдумать.
— Ну, надо хотя бы кого поопытней привлечь, — предложила Ольга. — Машиного деда и тех двоих. Они явно больше нас смогут.
Нэльс преисполненный благодарностью посмотрел на парочку растерянных друзей. — Лично я, никому кроме вас не доверяю.
— И зря, — отозвался вошедший в палату Улимор Харвенкус. — Доверяй, но проверяй.
Длинноносый плут улыбнулся и помаячил перед фонарщиком, баночкой с подозрительным содержимым.
— Это что?
— Это стальные осьминоги.
— Для чего?
Улимор присел рядом с фонарщиком.
— Это для твоих сломанных ребер. С помощью этих осьминогов, во время войны Кроноса со своими родственниками, здесь восстанавливали воинов. Пару дней и все переломанные кости срастались. Позволишь?
Нэльс переглянулся с книгочеем. Тот лишь пожал плечами.
— Пару дней говорите? — переспросил фонарщик.
— Всего пару, — подтвердил длинноносый лекарь.
— Пожалуй, и это слишком долго. Но… Мне что нужно их съесть?
Господин Харвенкус осторожно повернул крышку склизкой баночки и предупредил. — Да. Правда будет немного больно, живой организм все-таки проглотишь.
Нэльс кивнул.
Улимор открыл баночку и достал липкого серенького маленького осьминога.
— Только не жуй.
Фонарщик смело проглотил предложенное ему существо и в ожидании результата огляделся по сторонам.
— Проглотил? — С хитрой улыбкой поинтересовался Харвенкус. Как только длинноносый лекарь получил положительный ответ в виде уверенного кивка головой, то в буквальном смысле сразу набросился на Нэльса. Схватив бедолагу за запястья, Улимор с силой прижал фонарщика к кровати.
— Что все это значит? — Удивился Нэльс.
— Потерпи, — предупредил Улимор Харвенкус. — Сейчас будет очень больно.
Фонарщик и книгочей переглянулись.
Через несколько секунд, острая боль сковала грудь Нэльса. Настолько сильная, что юноше показалось, будто его ребра выламывают изнутри. На самом же деле, сантиметр за сантиметром в его кости проникали холодные щупальца осьминога. Остывая, они превращались в метал, раздирая грудь Нэльса на мелкие кусочки. Фонарщик изогнулся и терпел инородное напряжение столько, сколько выдерживала его воля. Но уже через несколько секунд, палату озарил душераздирающий крик.
— Эй, вы что делаете? — Прокричала Ольга.
— Потерпи, потерпи, — заботливо прошептал Улимор, продолжая силой удерживать Нэльса в нужном ему положении. — Ещё немного.
В груди фонарщика что-то хрустнуло. На густых ресницах появились соленные капли. Истошный крик, постепенно превращался тихое рычание, затем в слабый писк.
— Что вы с ним сделали? — Отпихнув длинноносого лекаря, возмутился книгочей.
— Теперь у вашего друга стальной корсет, — объяснил Харвенкус и постучал кулаком по груди Нэльса. — Теперь он почти что дровосек. Минута боли и никакие секиры ему теперь не страшны.
Фонарщик громко вздохнул, словно вынырнул из бурной реки.
— Ого! А можно и мне такую осьминожку? — Протараторил Марк и потянулся к склизкой баночке. — Я потерплю.
Улимор Харвенкус закрыл крышку и поспешил спрятать содержимое в кармане пиджака.
— Когда сломаешь себе что-нибудь, тогда и получишь угощение. А пока руки прочь. Стальных осьминогов не так много осталось. Их больше не добывают. Поэтому они могут действительно кому-нибудь понадобиться.
В разговор вмешалась Ольга.
— Поэтому вы припрятали их в свой карман?
— В аптечке моей гостинице, как раз этих осьминогов и не хватает, — последовал ответ. — Ничего не случиться, если позаимствую парочку.
За дверью послышались шаги.
— Что там происходит? — Прогнусавила женщина спешно поднимавшаяся по лестнице.
— Это она, — Марк и Ольга узнали обладательницу неприятного голоса.
— Толстуха, что нас не пускала, — прошептал книгочей.
— Всё, все тогда уходим, — длинноносый лекарь, схватил Марка и Ольгу за руки и потащил к двери.
— Но Нэльс? — возмутилась Ольга.
— Ничего с ним не случится. Придем утром. Идемте, — заторопил Улимор Харвенкус и вытолкнул молодежь за дверь.
Нэльс нашел в себе силы и произнес:
— Я жду вас завтра…
* * *
Наступил день Великого Совета. Давно представители каждого созданного четырьмя братьями рода не собирались вместе. Два дня слишком маленький срок, чтобы смогли появиться все оговоренные в списках, но большая часть перечисленных все же прибыла к назначенному времени.
Черно-белая стража в меньшем составе, чем была изначально, сопроводила Марию до комнаты Ожидания. Которая напоминала посеребренную клетку, переплетенную массивными стальными прутьями. Девушка осталась внутри, а стража окружила комнату снаружи. Здесь стояла мягкая тахта с полудюжиной белых подушек, маленький квадратный столик и пара удобных кресел напротив. На столе мерцал небольшой круглый аквариум с парочкой золотых рыб в чистой воде.
— Чего-нибудь желаете? — Осведомился кто-то из белой стражи.
— Провалиться, — огрызнулась Маша. — Спасибо, отвалите!
Сегодня решается ее судьба, а за последние день, к ней никто не соизволил явиться. Хотя, Маша понимала, что друзей, скорее всего к ней просто не пустили. Радовало лишь то, что когда она проснулась, на краю кровати лежали ее вещи: постиранные и отглаженные. Мария все же сомневалась, что обнаружит их после пробуждения. Старикашка, что снимал с нее мерки, был немного подозрительным, и девушка легко могла предположить, что тот подменит наряды. Но, слава Богу, обошлось. Хотя настроение у Первого Хранителя было паршивое…
— Паршиво, паршиво, паршивенько, — выдохнула девушка, медленно опускаясь на белоснежную тахту. — Эй! А кто-нибудь знает, когда начнется совет?
