К началу седьмого домой вернулся глава семьи, несущий под мышкой зареванную маленькую Наташку. Путь домой пролегал мимо ларька с различной мелочевкой, львиную долю которой составляли игрушки китайского производства — недостаточно качественные, чтобы украсить собой полки нормального детского магазина, но достаточно яркие, чтобы ни один ребенок младше шести лет не смог пройти мимо. Миновать эту цитадель соблазна без истерик со стороны младшего чада умела только мама. Папа же, как человек строгих моральных принципов, просто игнорировал весь шантажистский арсенал дочери, включая бесконечные слезы и топанье ногами. Вот и сейчас, по-быстрому сплавив ребенка под присмотр супруги, Владимир Михайлович поспешно ретировался в душ, смывать накопленную за день усталость. А заодно немного отдохнуть от ультразвука, исторгаемого Наташкиным горлом.
Успокоить крикунью удалось только подкупом. Несколько ложечек густого взбитого крема заставили девочку забыть о ларьке, доверху забитом Самыми Необходимыми Каждому Ребенку Вещами. Вообще-то крем предназначался для пропитки торта, коржи которого в настоящий момент доходили в духовке, однако Валентина Ивановна справедливо решила, что такая пигалица, как Наташка, вряд ли много наест даже черпаком, не то что чайной ложечкой. К пятому дню рождения дочери Воронцова-мама готовилась ответственно — как-никак, первый в жизни юбилей. По большому счету, конечно же, пол-юбилея, ведь придумавшие это слово римляне отмечали им исключительно даты с нолем на конце. Но, будучи русской женщиной, Валентина Ивановна плевать хотела на все эти римские заморочки и со свойственной своей нации широтой души наряду с десятками считала юбилейными датами также и пятерки.
Пока супруг, отфыркиваясь, плескался в ванной, Валентина Ивановна занималась тысячей дел разом, из которых выпечка торта для угощения Наташкиных гостей являлась далеко не самым сложным. Ведь, как известно, пока ребенок не начал ходить в школу, все его дни рождения — праздник скорее родительский. Да и после, еще несколько лет подряд, родители продолжают отмечать рождение своего чада с гораздо большим размахом, нежели оно само. На день рождения Наташки к чете Воронцовых обещались наведаться старые друзья с детьми. Вечером перед приходом гостей Валентина Ивановна превращалась в некое подобие индуистского четырехрукого божества, которое шинковало, разделывало, пассеровало, варило, смазывало, перемешивало, натирало, жарило и вообще свободно успевало проделывать великое множество иных кухонных дел. За годы готовки каждое движение стало выверенным и отточенным, как немецкие ножи, которые супруг подарил ей на позапрошлое Восьмое марта. Собственно, как любой мастер, на своем «втором рабочем месте» Валентина Ивановна могла ориентироваться даже с плотной повязкой на глазах. Она уже давным-давно забыла, когда в последний раз обжигалась или резалась по неосторожности. Однако оказалось достаточно маленького толчка, чтобы выбить ее из, казалось бы, глубокой, давно проторенной колеи ежедневной «кухонной повинности».
— Мам, а Гелка когда велнется? — старательно облизывая ложку, спросила перемазанная кремом Наташка.
Вроде бы короткий, невинный вопрос, а рука Валентины Ивановны дрогнула. Хваленая немецкая сталь перерубила длинный ноготь на указательном пальце и, едва не оттяпав следом первую фалангу, воткнулась в разделочную доску. Растекшийся из нарезанного помидора сок казался густым, тягучим, пронзительно ярким… как кровь. Совершенно некстати женщина поняла, что в кухне чудовищно душно. Что в мешанине ароматов и паров практически нет кислорода. Внезапно навалившееся бессилие не позволяло ей даже дойти до окна, чтобы открыть форточку. Открыть настежь, впустив в дом душный, но все же по-вечернему прохладный воздух. Выветрить из головы тревожные образы, от которых глаза наполнились слезами, а непослушные руки противно подрагивали. Сил хватало только на то, чтобы стоять, упершись ладонями в стол.
— Как хорошо, что в плошке еще много крема, — отрешенно подумала Валентина Ивановна. — Только бы Наталка ничего не заметила…
Не видя себя, женщина все же прекрасно понимала, что ее бледный вид сейчас способен напугать даже взрослого, не то что ребенка. Она даже не поняла, откуда вдруг взялись сильные мужские руки, уверенно подхватившие ее под мышками. Просто позволила бессилию взять верх и рухнула в них, вымотанная немым сопротивлением. Сквозь набившуюся в уши вату она слышала, как муж, тщательно маскируя беспокойство, шутливо ворчит на сладкоежку Наташку, у которой теперь «точно животик заболит». Норовящие расползтись в разные стороны зрачки с трудом фокусировались на дочке, удивленно застывшей с ложкой во рту. «Это мой единственный ребенок!» — с уверенной настойчивостью метронома стучалась в голове мысль. Но, подобно профессиональному бэк-вокалу, выгодно оттеняющему солиста, ей вторило тихое: «Единственный ли? Точно единственный? Ты в этом уверена?»
— Уверена… — непослушными, точно сделанными из пластика губами прошептала Валентина Ивановна. Она врала самой себе. Никакой уверенности она не чувствовала.
— Хорошая моя, ты чего это? В чем уверена?
Владимир Михайлович осторожно усадил жену на табурет. Заглянул в глаза, приложился губами ко лбу, проверяя температуру. Безучастная, бормочущая что-то себе под нос супруга его пугала. Сохранять спокойствие отцу семейства стоило большого труда. Если бы не удивленная моська Наташки, балансирующая на самой грани плача, Владимир Михайлович, вероятней всего, вел бы себя сейчас совершенно иначе.
— Пап, а что с мамочкой?
Привстав на цыпочки, Воронцов-старший распахнул форточку. В дом тут же ворвались звуки вечернего города: далекий гул спешащих домой автомобилей, разбавленный еще более далеким собачьим лаем, визг старшеклассниц, с наступлением сумерек оккупировавших детскую площадку, вялое шуршание подвяленной беспощадным солнцем листвы.
— Все в порядке, просто у мамочки головушка закружилась. А ты давай-ка дуй к себе, а то сквозняком протянет!
— Таточка, слушайся папу, — свежий воздух немного прочистил голову, и Валентина Ивановна поспешила поддержать мужа. — Давай беги в комнату… мультики посмотри.
— Ула, мультики! — Со свойственной маленьким детям переменчивостью настроения Наташка спрыгнула со стула и умчалась в свою комнату. Слишком большую для одного ребенка. Уже через несколько минут, за просмотром похождений Дяди Федора, девочка начисто забыла о причинах своего беспокойства. А ее мама так и не смогла.
— Валя, что случилось? Ты меня до смерти напугала!
