— Вы, кажется, повторяетесь, — съязвила я.
— От повторений вообще никуда не деться, — ответил Гамаюн, и я бы удивилась созвучности с собственными мыслями, если б не знала, что он их легко читает, — Решение и вправду было трудным, но и сейчас кажется единственно верным, по правде говоря. Энергия — слишком тонкая субстанция, а тут все прошло так гладко. Но для тебя, Вивиен, для тебя главное даже не в том, что, став Фениксом, Этьен получал возможность жить очень долго, потому что это все равно не значит, что его или твоей жизни ничто не угрожает, — он неопределенно повел рукой вниз, к голым скалам, где я оставила его, и меня затрясло еще сильнее, — Самое главное — это то, что он сможет тебя понять, если захочет. Потому что сам стал таким же. А ты, кстати, просто отлично справилась с ролью наставника!
В голосе его вдруг послышалась некоторая гордость — будто я была его маленькой дочерью, с косичками и бантиками, и только что выиграла важную школьную олимпиаду. Но меня это совсем не радовало. Что ни говори, с собственными детьми все же так не обращаются.
— Вот только ни меня, ни его вы снова не спросили, — усмехнулась я, озвучивая свои мысли, — Я знаю, что такое долг, но я не сторонник фатума. Все-таки я как-то могла бы понять, иерархия и все такое, ладно, но почему вы не отвечали? Как только я ни просила, какие вопросы ни задавала — нет, молчание! Почему? Мы что, такой безнадежный случай?
Вечно возвращающиеся к одному и тому же…
— Беда в том, что мы и сами не слышали тебя, Вивиен — вот каким был тот самый обратный эффект, о котором я и говорю. Вместе с твоими воспоминаниями ушло, видимо что-то важное, и прервалась наша связь.
Я хмыкнула сквозь слезы — еще бы не важное. Рубанули, выходит, с плеча. Но как же теперь, неужели впервые за все эти годы, за так много, много лет… Неужели для этого обязательно нужно было умереть? Гамаюн внимательно смотрел на меня серьезными глазами, и я знала, что он все еще прекрасно слышал мои мысли.
— Это даже странно, но какие-то крупные события в твоей жизни все же доходили, а вот связаться с тобой не получалось, словно с испорченным телефоном. Только здесь мы услышали тебя в первый раз по-настоящему — за все это время. Я, признаюсь, был очень рад этому, хоть обстоятельства, которые привели к нашему разговору, радовать никак не могут.
— Ну так, может быть, вы сможете, наконец, объяснить? Как вообще все это произошло, тогда, на озере Леман, когда я была еще совсем одна? Что особенного было в этой битве, и почему мое перерождение произошло так скоро после нее? И все-таки — что за темные силы охотятся за нами все это время? Чего они хотят?…
Вопросы роились в моей голове шумным табором, торопились выскочить наружу. Прошло несколько мучительных секунд, и Гамаюн заговорил, подбирая слова, а лицо его напряглось еще сильнее:
— Я ждал, ждал твоих вопросов. Попробуем по порядку. Леман… я бы вообще не стал называть это перерождением. Та битва на озере истощила тебя, нужен был новый заряд — и магия в тебе, видно, не нашла иного выхода, кроме как возобновиться в огне перерождения. Иначе магическая энергия в тебе могла погибнуть, да и ты без подпитки не выжила бы. Если магию загнать в угол, она сама принимает решения и взвешивает ставки.
И не только магия, хмыкнула я.
- Потому и внешность твоя не слишком изменилась, лишь в мелких деталях. Ну и, конечно, все это не может быть не связано с самими нашими, так сказать, противниками.
Он совсем как-то по-человечески потер подбородок, раздумывая над ответом. Я усмехнулась. Интересно, каким бы он был на земле.
— Ты не зря спрашиваешь о них — и очень жаль, что все это время тебе пришлось бороться практически вслепую. Может, потому они и смогли накопить такую необыкновенную мощь… Есть и еще следствие того, что появился второй Феникс — хоть вашей совместной силы теперь и больше, чем было у тебя одной, но она нестабильна. Может быть, вы еще найдете баланс, кто знает — по крайней мере, можно на это надеяться. Но этой шаткостью вполне можно воспользоваться, вот что печально.
— Уже воспользовались, — мрачно проговорила я, — Так кто же они, все-таки, такие? Или это тоже единый дух, использующий, как и вы, те или иные аватары?
— Даже я не знаю этого до конца, — он развел руками, — Мы все же склоняемся к мысли, что они более индивидуальны — то есть все эти существа как бы существуют отдельно, хоть и соединены волей темной энергии.
Я нахмурилась, пытаясь хоть как-то это понять — и какое значение это может иметь конкретно для меня. Все-таки не у всех есть дар излагать сложные вещи просто. Гамаюн поговорить, видно, любил, но этот талант ему явно присущ не был. С другой стороны, так ли очевидна польза от упрощения? Так, что-то уже и меня понесло в софистику. Мотнув головой, я постаралась сосредоточиться на его объяснении.
Чуть улыбнувшись в такт моим мыслям, он продолжил:
— И если смысл неба — созидать или хотя бы сохранять, то они питаются энергией, высвобождающейся при разрушении. В общем, бороться с отдельными такими воплощениями хорошо лишь до определенного предела — пока они не предпринимают откровенно агрессивных действий — конечно, рядовая агрессивность в их природе, но ты понимаешь, о чем я сейчас говорю.
Ага. О той самой битве, в результате которой Этьен ни жив, ни мертв, а я — здесь, на небесах, беседую с ним.
— И в этом случае уже нужно добраться до самой основы — той силы, что ими управляет. И я надеюсь, что теперь, когда мы можем помогать тебе, это получится. Хотя риск, конечно, велик — и решать тебе. Ведь битвы еще не кончены.
— Не пойму, почему вы все время говорите «мы»? Во-первых, вы сами сказали, что это лишь воплощение, а на самом деле это все одна… м-м-м… субстанция. Да и мы с вами тут, вроде как, наедине.
— Ну, видишь ли, то, как все мыслится, как принимаются решения — если проводить аналогии с людьми, это больше напоминает мозговой штурм, чем раздумья одиночки. Нужно ведь рассмотреть вопрос со всех сторон.
— Да, со всех сторон… — прошептала я, — с моей стороны это так не выглядит. Иначе я бы не оказалась сейчас здесь, а Этьен бы не… не лежал бы там…
Слезы снова жгли и резали глаза. Я отвернулась и вдруг поняла, как осточертел мне этот бесконечный разговор — бесполезный, в сущности, ведь ничего уже нельзя было изменить. Вопросы были бесконечными, а ответы не приносили облегчения, так что пора было заканчивать. Уже не оборачиваясь, я пошла прочь от странной реки, мерцавшей сотней разных лиц, от видневшейся в облаках горы и от своего нежданного собеседника.
Теперь мне великодушно дали выбирать — но только тогда, когда выбора-то на самом деле и не было. Умереть, оставив их разбираться — или сражаясь с темными и пытаясь все же предотвратить их победу. Вряд ли кто-нибудь на моем месте выбрал бы первый вариант.
