Теперь мне великодушно дали выбирать — но только тогда, когда выбора-то на самом деле и не было. Умереть, оставив их разбираться — или сражаясь с темными и пытаясь все же предотвратить их победу. Вряд ли кто-нибудь на моем месте выбрал бы первый вариант.
Я шагала по облакам, уже не обращая внимания на их красоту — мне нужно было спешить, скорее вернуться назад и убедиться в том, что Этьен жив. Должен же был сработать хотя бы один амулет. И Гамаюн сказал, что я не опоздаю к нему — врать-то он не должен был. В конце концов, он был светлым богом, и если и ошибался в чем-то, то, как видно, знал цену своим ошибкам и старался их не повторять. Мне, конечно, от этого было не легче.
Идти стало тяжелее — облака незримо загустевали в какой-то кисель, из которого я с трудом вытаскивала ноги при каждом шаге. Напрягшись, я продолжала идти. Что это? Воздух словно тоже стал гуще — дышать трудно, перед глазами замелькали искры. Не может быть, не теперь, когда я в двух шагах от возвращения! Я сжала руки в кулаки — даже это движение отнимало у меня силы. Неужели мне действительно отсюда не выбраться…. Нет, нет! Еще не время наслаждаться радужным сиянием — и самой превращаться в облака.
И вдруг я услышала, как кто-то за спиной произносит мое имя. Вивиен, Вивиен…
Я обернулась. Гамаюн спешил за мной, помогая себе призрачными крыльями. Я нахмурилась и была готова крикнуть ему, чтобы он оставил меня в покое — но голос меня уже не слушался.
— Куда же ты так исчезла? — чуть запыхавшись, спросил он, — Я ведь не сказал тебе главного — как отсюда… вернуться! Я только теперь заметил, что ты оставила свой амулет там, — он махнул рукой вниз, — а этого никак нельзя было делать. Без него вернуться очень, очень сложно! А ведь ты еще пробыла здесь так долго… как же я раньше не …
— Что вы понимаете в том, что можно, а чего нельзя, — прошептала я. Я пыталась хорохориться, но знала, что еще чуть-чуть — и я, обмякнув, упаду прямо на его руки. Дай Бог, чтобы он удержал, хоть мне и не хотелось оказаться в его объятиях. А впрочем, он и есть немного бог…
Дальше все было словно в густом и склизком тумане. Поддерживая меня под руки, он приложил ладонь к моей груди, к солнечному сплетению, и я почувствовала тепло, разбегавшееся от этой точки по всему телу. Может, действительно начало конца.
К счастью, в этот раз я все-таки оказалась неправа.
В глаза бил свет — настоящий, живой. Но мне было ужасно холодно, и не удивительно.
Над горами занимался яркой огненной короной рассвет, а камни покрывал иней, намерзший здесь за всю холодную ночь. Я посмотрела на свои руки — они были все такими же, со свежими царапинами и ссадинами от лазания по голым камням, а на правой ладони был привычный шрам, маленькая ямка углом. Потом провела пальцами по лицу — кажется, это действительно было мое лицо, то самое, к которому я уже успела привыкнуть за последнее время.
Наконец, медленно приходя в себя, я сообразила, что ведь не зря изо всех сил торопилась сюда — и что необходимо срочно что-то предпринять. Я оглянулась вокруг, охватывая взглядом всю величественную, но мрачноватую горную панораму — и чуть не вскрикнула, когда встретилась с кем-то взглядом. Лишь через секунду я поняла, что это были глаза Этьена.
Он лежал все в той же страшной позе, навзничь, но, кажется, действительно был жив. На шее бился живчик, а глаза с поразительным любопытством разглядывали меня. На мгновение я даже испугалась, узнаёт ли — потому что его взгляд был изучающим, словно он смотрел в мои глаза в первый раз. Но успокоилась, едва он заговорил:
— Где ты это раздобыла? Простудишься же.
Это мог сказать только он, знающий меня — и любящий. Я, наконец, опустила голову и посмотрела на себя саму — действительно, было чему удивляться. На мне была тонкая белая туника с длинными рукавами и воротом-лодочкой, на взгляд показавшаяся трикотажной. Я осторожно прикоснулась к ней кончиками пальцев — и мне показалась, будто она сделана из пуха. Или из облаков — и перьев.
Через это одеяние — единственное, что на мне было — можно был разглядеть меня саму. Теперь понятно, почему так холодно. И через эту тонкую материю я разглядела странный след на своей груди — красные вспухшие полосы, расходящиеся в разные стороны лучи, словно от солнца. Прикоснувшись к ним пальцами, я почувствовала, что оттуда все еще сочится тепло. Оно не походило на жар тела, на горячечный пожар внутри — оно было другое, мягкое и уютное, ненавязчивое и постоянно заметное одновременно.
Что ж, спасибо вам за таинственное возвращение. Я снова посмотрела на Этьена, повнимательнее. Он был бледен, но уже без прежней обреченности.
— Как ты? — едва смогла я произнести. Я панически боялась его ответа.
Этьен на несколько секунд задумался, видимо, оценивая свое состояние, и за это время я успела передумать и представить себе все ужасы, которые только способен изобрести женский мозг — а фантазия у меня была богатая. Наконец он сосредоточенно и несколько удивленно произнес:
— Кажется, все и вправду неплохо.
На его одежде, на груди жутким черным пятном расплывался след от удара. Метнувшись к нему, я развела края рубашки — на коже виднелся красноватый ожог, но выглядело все вполне терпимо. На шее на двух цепочках свисали золотой анх и серебряный скарабей.
— Не переживай так, я в порядке, — я почувствовала, как он, вытянув руку, пытается погладить меня по спине, — Лучше расскажи, что вообще произошло, и откуда на тебе эта странная одежка. Видно, кульминацию действа я пропустил, — ухмыльнулся он, — куда ты исчезала?
Я осторожно улеглась рядом с ним и принялась подробно пересказывать все происшедшее, ничего не тая. Спускаться нам все равно было еще рано — хоть Этьен и сказал, что чувствовал себя вполне нормально, я не слишком-то верила этому заявлению, и решила, что лучше ненадолго задержаться здесь. Утренний холод уже уходил, и лежать было не так уж и плохо. Жаль, что у нас совсем не осталось никаких теплых вещей — все сгорело в ночном костре.
А впрочем, это было абсолютно неважно. Такой же теплой и приятной, как следы небесной магии в моей груди, была мысль о том, что мы вместе — и мы реальны, как и эти горы, и это по-утреннему свежее солнце, и даже этот холод.
Мы лежали и смотрели на бегущие по небу облака, и я чувствовала, что вновь ощущаю ход времени. Я слушала тишину, думая о том, что мне хотелось бы снова иметь возможность вести мысленные разговоры с Этьеном, но одновременно и нет. Как видно, эта странная связь работала только в самых экстремальных ситуациях — а кто же захочет, чтобы они случались вновь и вновь? Мне никак не приходится ждать спокойной жизни, но, может, таких ужасных безнадежных битв нам, все же, удастся избежать. Теперь битва закончилась, темные силы отступили, хотя бы на время, а мы были живы. Жить постоянно в ожидании смерти — значило бы совсем не жить. Так что стоит лучше подумать о жизни. О долгой, если даст судьба, долгой жизни.
