— То есть на прошлой неделе я закончил рано, и я… это… сюда спустился.
— И что?
— А они… это… разговаривали.
— И что они говорили?
— Не помню. — Бухгалтер быстро выплюнул эти слова и втянул голову в плечи. Ничего не случилось, и он осмелился взглянуть. То, что он увидел, заставило его снова зажмуриться.
— Тебе придется вновь пережить это время…
Он сидел у себя в кабинете и ждал, пока разойдутся работники. Они шумели, прощаясь, и обменивались многозначительными взглядами — у Лены был посетитель. Последней уходила эта дефективная девушка, Ребекка. Она почти дошла до двери, когда Лена ее окликнула:
— Ребекка!
Девушка остановилась, держа руку на двери, и он подумал, сколько времени это займет. Если он спустится, решил он, дело пойдет быстрее, и домой можно будет уйти раньше.
— Посуду убрала на место?
— Да, Лена.
Жалко, что она дефективная. Она такая — как бы это сказать — очень аппетитная.
— Форму постирать захватила?
— Да, Лена.
А на самом деле такая комбинация аппетитности с невинностью страшно возбуждает.
— Плюшки себе взяла на выходные?
— Да, Лена.
Боже ж ты мой, это никогда не кончится. Неудивительно, что миссис Пементел так поздно приходит к нему по пятницам.
— Не забудь съесть их дома.
Девушка кивнула, и кудряшки у нее задергались, как у резиновых собачек, что в шестидесятых лепили на ветровое стекло автомобилей. Он про себя тихо фыркнул. У тех собачек, наверное, мозгов было больше.
— Не забуду, Лена.
— До понедельника, киска.
— До понедельника, Лена.
Бухгалтер дернулся. Он услышал голос. Точно услышал. И дверь кафетерия качнулась на петлях туда и обратно. Но никого не было. Он пришел к миссис Пементел, потому что было уже больше трех, а она к нему все не заходила. И в кафетерии было пусто. Разумеется. А то ему показалось, что в дверях застряла эта дефективная плюшечница. И что какие-то глаза копались у него в душе и нашли там похотливые мысли. Просто смешно. Он явно переработал.
Бухгалтер шагнул вперед, и носком начищенного ботинка зацепился за что-то мягкое. Глянул под ноги.
— Миссис Пементел? Миссис Пементел! — Бросившись на колени, он стал искать пульс. — Боже мой! Она мертва!
Патрульная машина медленно объезжала Круг Кингз-колледжа, свет прожектора шарил по лужайке. Полицейские заграждения убрали еще днем, но всем автомобилям дали инструкцию по возможности здесь патрулировать.
— Ты думаешь, он вернется на место преступления? — спросил Брукс свою напарницу. Он вглядывался через ветровое стекло в освещенный прожектором круг, но видел только траву, деревья да вдруг неожиданно ярко вспыхивавшие пометки мелом. Интересно, что видит она.
— Надеюсь. — Паттон продавливала слова сквозь стиснутые зубы, не отводя взгляда от центра лужайки. — Надеюсь, что он вернется. Надеюсь, что мы здесь окажемся. Надеюсь, что этот гад даст мне шанс стереть его с лица земли.
Она видела перед собой тельце на траве, хотя и знала, что на самом деле его давно убрали, и понимала, что будет его видеть до тех пор, пока не отомстит за девочку.
Они завершили круг, и Брукс выключил прожектор. На панели зашипело радио, и бесстрастный голос диспетчера произнес:
— Офицеру нужна помощь, Блур-стрит и Йонг-стрит, северо-западный угол. Повторяю, офицеру нужна помощь, Блур-стрит и Йонг-стрит, северо-западный угол.
Паттон перебросила переключатель.
— 5234 принял.
Она откинулась на сиденье, а Джек одновременно врубил сирену и ударил по газам. Рука Паттон лежала на дубинке, губы сжались в ниточку. Ничего ей сейчас так не хотелось, как разбить пару голов.
У них за спиной в Круге сгустилась Тьма.
Ребекка вытащила из шкафа оранжевый свитер и натянула на себя. Холодно не было, и она не боялась, что будет холодно. Просто ей в нем было приятно. Она сама его купила, никто ей не помогал, и он, хотя Ребекка не могла бы этого объяснить, был символом ее независимости. Силы. А еще он был яркий, а Дару всегда говорила, что ночью надо носить яркое, чтобы автомобили тебя видели. Тогда Ребекка впервые услышала, что автомобили могут видеть.
— Как ты себя чувствуешь, Леди?
Она прижалась головой к груди Эвана и потерлась о его плечо.
— Немножко боюсь, Эван. Я не совсем понимаю, что вы хотите, чтобы я сделала.
— Я хочу, чтобы ты слушала песню Роланда. По-настоящему слушала. И чтобы ты была сама собой.
— Это все?
— Да, это все.
— Это я, наверное, смогу. — Она вздохнула. — Только я все равно немножко боюсь, Эван.
— И я тоже, Леди. — Он прижался щекой к ее кудрям и обнял, словно хотел защитить. — И я тоже.
Эван вспомнил, что обещал троллю, и устыдился, что его пришлось об этом просить. Если они победят, если останутся оба в живых и если она согласится, он возьмет ее с собой, возвращаясь в Свет. Там будет защищена ее беззащитность, останется незамутненной ее ясность. Лишь когда он увидел ее в ловушке Тьмы, он понял, как много она для него значит. Такую жизнь надо беречь, а здешний мир этого не умеет.
Но сначала надо победить. И обоим выжить.
— Двенадцатый час, — раздался голос Роланда из гостиной. — Нам пора.
Ребекка крепко обняла Эвана, потом взяла за руку и повела в гостиную.
— Пока я спала, ты не звонил Дару, Роланд?
— Звонил, детка. — Он старался не встречаться с ней взглядом. — Ее весь день не было на работе. Я там ей оставил сообщение, и дома у нее на автоответчике — тоже.
— Интересно, где она, — нахмурилась Ребекка.
Роланд опустил взгляд на футляр гитары, посмотрел на потолок, выглянул в окно, вопросительно глянул на Эвана. Эван кивнул.
— Мы с Эваном боимся, что ее схватила Тьма.
— Схватила Дару?
— Да.
— Ты видел сам? — обратилась Ребекка к Эвану.
Он покачал головой. И грустно сказал:
— Я не могу сейчас тратить силу.
— Тогда ты не можешь знать, что она попалась Тьме.
— Она не позвонила, детка. Ни нам, ни на работу.
— Это ничего. — Ребекка туже натянула свитер на плечах. — Дару много работает и очень занята. Она не может звонить из-за каждой мелочи.
Меньше всего Роланду хотелось ее разубеждать. Пусть он сам убежден, что Дару им больше не увидеть, что плохого, если Ребекка думает иначе? И завтра этот вопрос может оказаться спорным.
От окна, где стояла арфа, раздался тихий вздох, как если бы легкий бриз прошелся по струнам.
