Двое названных рано вышли и, заломив Йегеросу руки за спину, повалили его на кровать. Связав ему запястья, они начали было выворачивать градоначальнику пальцы, как вдруг Фартхарос их остановил.
— Даю последний шанс, — положив руку на голову брату, он с силой ткнул его носом в соломенную подушку, — узнаёшь, чей это запах? НУ?!
Но Йегерос лишь с презрением смотрел на Фартхароса в ответ. Как он умудрялся сохранять в таком положении чувство собственного достоинства и даже смотреть на брата сверху вниз — для меня оставалось загадкой.
— Я тебе дал достаточно шансов, — мрачно сказал Фартхарос, — приступайте.
И ищейки приступили. Раз за разом они быстро и, уверен, максимально болезненно выламывали градоначальнику один палец за другим. И с каждым хрустом меня пробирал до костей ужас, когда я видел, что Йегерос даже не шевелится на постели. В очередной раз я ощутил восхищение. Какими бы разными не были Агер и Йегерос, как бы они друг друга ни ненавидели, в одном у них было поражающее сходство: ни один, ни второй уже не боялись ни боли, ни смерти. Они переросли это — и за такое нельзя было не уважать.
— Преркатить! — внезапно прорычал Фартхарос, когда Йегеросу сломали пятый палец. Чуть ли не отшвырнув от Йегероса собственных ищеек, он развернул брата лицом к себе и схватил его за грудки.
— Зачем, Геро, зачем? Ты думаешь, мне приятно это делать?! Думаешь, приятно смотреть, как тебе ломают кости?! Отвечай! — и с этими словами он отвесил ему оглушительную оплеуху. И после этого на лице Йегероса впервые за всё время появилась слабая улыбка.
— Нет, Харо, — прошептал он, — я знаю, что тебе не хочется этого делать…
— Тогда почему ты упорствуешь?! — прорычал он, встряхнув Йегероса с такой силой, что порвал ему воротник плаща, и Йегерос неловко завалился назад, наверняка придавив себе искалеченную руку. Но даже после этого он ничего не ответил. Лишь с печальной улыбкой продолжал смотреть на брата.
— Очень хорошо, — со злобой прошипел Фартхарос, отшвыривая плащ Йегероса в сторону, — ничего, найдутся иные способы.
С этими словами он вынул из ножен собственный клинок и подошёл к стоявшему на коленях Агеру. И с мрачным предвкушением заговорил:
— Мне известно, кто ты такой, альбинос. Ты — тот, кто убил нашего отца. И если мой безвольный братец простил тебя… то вот я не из тех, кто прощает подобное.
— Безвольный? — Агер рассмеялся ему в лицо, — да в тебе нет и сотой доли его воли.
— Это мы сейчас выясним, — он поднёс клинок к его горлу, — если ты, конечно, ничего не хочешь мне сказать по поводу того, откуда у вас появилось столько воды. Тогда я, так и быть, подарю тебе лёгкую смерть. Или, возможно, даже пощажу твою жизнь и позволю и дальше заботиться о своих драгоценных кочевниках. Им будет не очень приятно тебя потерять, ты не находишь?
— Мне нечего тебе сказать, бесхребетная слизь, — выплюнул Агер, — можешь убивать прямо сейчас.
— Прямо сейчас? — Фартхарос сохранял удивительное хладнокровие для того, кто, будучи в превосходящем положении, столько раз подвергается оскорблениям, — нет, кто же убивает сразу? Конечно, я обычно милосерден… Но вот за отца мне бы хотелось расквитаться основательно, сам понимаешь. Так что… вы, двое! Держите его крепче.
Ищейки, ранее удерживашие Йегероса, подошли к Агеру и, схватив его за руки, потащили на ту же злосчастную кровать, от которой Йегероса уже оттащил Аламейко. Один солдат удерживал Агера за плечи, другой — за ноги.
— Последний шанс? — деловито осведомился Фартхарос, подходя к альбиносу с клинком наголо. Но тот лишь плюнул в него. Впрочем, не попал.
— Красноречиво, — хмыкнул тот, — что ж, выродок, — мягко продолжил он, проводя клинком по белому брюху, — посмотрим, какого у тебя цвета кровь…
— НЕТ…
Я понял, что этого уже не перенесу. Когда Йегеросу ломали пальцы, моя собственная левая рука занемела, и с каждым хрустом я ощущал короткий болевой шок, словно эхо того, что чувствовал Йегерос, долетало и до меня. И после каждого хруста я усилием воли заставлял себя оставаться на месте. Потому что верил, что своего родного брата Фартхарос при любых обстоятельствах всё же пощадит. Но вот Агер… Я не мог позволить ему умереть. Какой угодно ценой — но не мог.
— Дурак! Зачем?! — бессильно взвыл Агер, пытаясь вырваться.
— Заткните ему пасть, — презрительно бросил Фартхарос, после чего повернулся ко мне, — так, так, так. Значит, вот что, или кого мой дорогой братец пытался от меня скрыть. Мне неизвестно, кто ты, чужак, но ради твоего же блага надеюсь, что врать ты не станешь. Гизз, проверь его.
Один из ищеек оставил советника Аламейко, который с болью смотрел на Йегероса, и подошёл ко мне. Взяв меня за запястье, он тщательно обнюхал руку. После чего внезапно схватил меня за голову и, откинув её назад, стал обнюхивать шею. Первым моим желанием в ответ на такую наглость было разбить ищейке лицо ледяным кулаком. Но кончик сабли Фартхароса до сих пор упирался в брюхо Агера… и потому приходилось терпеть. Весьма вероятно, что даже получив меня и все мои способности, он не откажется поквитаться с убийцей своего отца.
— Это не он, хозяин, — внезапно сказал Гизз, и это так меня поразило, что я даже не понял, в чём дело, — этот чужак врёт. Эта комната не носит его запаха.
— Что за чушь! Это правда я! — возмутился я.
— Странно, — Фартхарос внимательно смотрел на меня, — я чувствую, что ты не лжёшь. И судя по тому, как повесил нос мой дражайший братец, ты действительно представляешь из себя что-то крайне ценное. Но почему тогда у тебя другой запах?
— Ах, ну конечно, — я чуть не рассмеялся, поняв, наконец, в чём дело, — если вашим нюхачам это так важно — пусть проверят. Ведь у меня есть ещё один облик.
Несколько секунд — и я принимаю облик таисиана. По утвердительному кивку Фартхароса Гизз ещё раз меня изучил.
— Да, хозяин, — снова прохрипел он, — теперь это тот запах. Это существо жило здесь больше десяти седмиц.
— Очень хорошо, — Фартхарос, наконец, убрал свой клинок от Агера и подошёл ко мне, — и что же ты умеешь, таинственный гость?
Я, уже приняв обратно облик человека, вскинул руку, над которой тут же возникла сфера воды. А через мгновение эта сфера воды обволокла искалеченную ладонь Йегероса, залечивая увечье. Йегерос не сбросил мои чары, но взгляд его выражал презрение. Словно я его предал. Но здесь уже было важно то, что я думаю по этому поводу. Он мог допустить смерть Агера. Я — не мог.
— Любопытно, — задумчиво проговорил Фартхарос, провожая взглядом испарившуюся в процессе исцеления воду, — весьма любопытно. Подобный эффект десяток мудрецов Вимрано не всегда могут сотворить. Откуда же в тебе столько сил, чужак?
— Именно потому, что я чужак, у меня столько сил, — осторожно ответил я.
— Что ты имеешь в виду? — спросил брат Йегероса.
— Это долгий разговор, — уклончиво ответил я, — стоило бы продолжить его в другом месте, — я задумчиво посмотрел на мудрецов, которые бросали на меня взгляды, полные осознанной обречённости, на Аламейко, который невербально благодарил меня за своего господина, на Агера, которого по прежнему удерживали на кровати и не давали сказать ни слова, — в менее напряжённых обстоятельствах.
— Разумно, — кивнул Фартхарос, — если очистная станция, вернее, вода для неё — это твоих рук дело, то разговор нам предстоит долгий, обстоятельный — и без лишних ушей. Вот только мне всё ещё хотелось бы покончить с одним делом.
Он медленно повернулся в сторону Агера, который теперь с одинаковым презрением смотрел на нас обоих.
— Подождите, — сказал я, затаив дыхание, — я пойду с вами и отвечу на все ваши вопросы с одним условием. Вы не тронете никого из тех, кто находится в этой комнате.
— Вот как? — Фартхарос снова повернулся ко мне, — ты просишь очень высокую цену чужак. Возможно, отец не любил меня так, как Йегероса, и отношения у меня с ним были не самые лучшие, но он остаётся моим отцом. Я не могу так просто отпустить его убийцу и позволить ему жить и наслаждаться жизнью.
