— Я говорил, что она справится.
— Напомни, чтобы я не переходил границы. — Ильмо ухмыльнулся и похлопал меня по плечу. — Но лежа она хороша, нет?
Будь я проклят, если не покраснел. Моя глупая ухмылка только подтвердила подозрения Ильмо. Да ну его к бесу — все равно мне его не переубедить.
Масло мы затащили ко мне в комнату. Я думал, его стошнит, но он удержался. Я проверил кости — не сломаны ли; нашел лишь несколько ушибов.
— Он твой, Ильмо, — сказал я, заметив, что старый сержант уже готовится к выступлению.
Ильмо взял Масло под локоток и проговорил:
— А пройдем-ка ко мне в кабинет, рядовой.
Когда Ильмо начинает учить уму-разуму, с потолка земля сыплется.
Вернувшись, Ардат вела себя так, точно ничего и не случилось. Возможно, она не заметила, что мы были свидетелями.
— Может, устроим перерыв? — спросила она через полчаса. — Выйдем на свежий воздух? Прогуляемся?
— Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
Она кивнула:
— Надо поговорить. Без свидетелей.
— Ладно.
Честно говоря, когда я отрывал нос от бумаги, меня самого охватывала клаустрофобия. Путешествие на запад напомнило мне о радостях пеших прогулок.
— Ты голодна? — спросил я. — Или дело слишком серьезно, чтобы устроить пикник?
Идея ее сначала удивила, а потом очаровала.
— Отлично. Пошли.
Мы отправились на кухню и в пекарню, набили припасами корзину и вышли наверх. Не знаю, как Госпожа, а я прекрасно видел ухмылки приятелей.
На всю Дыру приходится одна дверь. В зал совещаний, за которым находятся личные покои Душечки. Ни у меня, ни у Ардат не было даже занавески в дверях. Все решили, что мы ищем уединения на просторах.
Мечты. Наверху наблюдателей не меньше, чем под землей. Просто они не люди.
Когда мы вышли, до заката оставалось часа три, и солнце ударило нам в глаза. Жестоко. Но я ожидал этого. А вот Госпожу следовало предупредить.
Мы побрели вверх по ручью молча, наслаждаясь чуть терпким воздухом. Пустыня молчала. Даже Праотец-Дерево не издал ни звука. Даже ветерок не вздыхал в кораллах.
— Ну? — выговорил я наконец.
— Мне надо было выйти. Стены смыкались. А от безмагии только хуже. Я чувствовала себя беспомощной. Это гложет разум.
— Ах так.
Мы обогнули мозговой коралл и наткнулись на менгра. Наверное, один из моих старых приятелей, потому что он отрапортовал:
— Чужаки на равнине, Костоправ.
— Правда? Какие чужаки, каменюга?
Менгир промолчал.
— Они всегда такие?
— Бывают хуже. Ну, безмагия слабее. Тебе лучше?
— Мне стало лучше, как только мы поднялись наверх. Это место — врата ада. Как только вы можете жить здесь?
— Тут, конечно, паршиво, но это — дом.
Мы вышли на прогалину. Госпожа замерла.
— Что это?
— Праотец-Дерево. Ты знаешь, что о нас думают там, внизу?
— Знаю. Пусть думают. Назовем это защитной расцветкой. Это и есть твой Праотец-Дерево? — Она указала на Него.
— Он самый. — Я подошел к нему вплотную. — Как поживаешь, старик?
Я задавал этот вопрос уже с полсотни раз. Я хочу сказать: он примечательное, конечно, но всего лишь дерево, так? Я не ожидал ответа. Но листья зазвенели в ту самую секунду, как я сказал последнее слово.
— Вернись, Костоправ! — Голос Госпожи прозвучал повелительно, жестко и немного нервно.
Я развернулся и промаршировал к ней.
— Выходишь из роли?
Уголком глаза я заметил движение, скользящую тень в стороне Дыры и сосредоточенно принялся разглядывать кусты и кораллы.
— Говори потише. Нас подслушивают.
— Ничего удивительного. — Она расстелила взятое нами с собой драное одеяло и уселась так, что кончики пальцев ног оказались на самой границе прогалины, потом сняла тряпку с корзины.
Я сел рядом, так, чтобы видеть ползучую тень.
— Ты знаешь, кто он? — спросила Госпожа, указывая на Дерево.
— Никто не знает. Просто Праотец-Дерево. Племена пустыни почитают его как бога. Мы не нашли этому подтверждений. Одноглазого с Гоблином, впрочем, зачаровал тот факт, что стоит Праотец точно в центре равнины.
— Да, наверное… Так много стерлось при падении. Мне следовало знать. Мой супруг не первый в своем роде Костоправ. Как и Белая Роза — в своем. Мне кажется, это великий круг.
— Не понимаю.
— Давным-давно, даже по моим меркам давно, случилась война, подобная войне Властелина и Белой Розы. Свет превозмог тьму, но, как всегда, тьма оставила на победителях свой след. Чтобы завершить борьбу навеки, они призвали существо из другого мира, плоскости, измерения — называй как хочешь, — как Гоблин призывает демонов, только это был молодой бог. Или почти бог. В облике ростка. Уже во времена моей юности это была всего лишь легенда, а тогда еще сохранялось многое из прошлого. Так что о деталях можно спорить, но, чтобы призвать это существо, гибли тысячи, опустошались целые края. Призвавшие посадили пленного бога на могиле своего великого врага, чтобы он держал его в земле. Этот бог-Дерево проживет миллион лет.
— То есть… Праотец сидит на чем-то вроде Великого кургана?!
— Я не связывала легенды с равниной, пока не увидела Дерево. Да. В этой земле лежит некто не лучше моего супруга. Теперь многое проясняется. Все сходится. Звери. Немыслимые говорящие камни. Коралловые рифы в тысяче миль от моря. Все это просочилось из иного мира. Бури перемен — это сны Дерева.
Она говорила долго, не столько объясняя, сколько осознавая. Я, разинув рот, вспоминал бурю перемен, захлестнувшую нас по пути на запад. Что за проклятие — попасть в кошмар бога.
— Это безумие, — прошептал я и в то же мгновение рассмотрел тень, которую так старался отделить от теней кустов и кораллов.
Молчун. Сидит на корточках, тихо, как змея в засаде. Молчун, который в последние три дня оказывался всюду, куда бы я ни сунулся, незаметный, потому что он же все время молчит. Ну-ну. Вот вам и уверенность, что моя спутница не вызвала подозрений.
— Это дурное место, Костоправ. Очень дурное. Скажи своей глухой крестьянке, чтобы убиралась отсюда.
— Чтобы это сделать, мне придется объяснить причину, а заодно рассказать, кто мне такие советы дает. Вряд ли ее это впечатлит.
— Наверное, ты прав. Что ж, это ненадолго. Давай поедим.
Развернув сверток, Госпожа достала оттуда нечто, очень похожее на жареного кролика. На равнине кролики не водятся.
— Пусть наших и надрали у Лошади, но в кладовке добра прибавилось.
Я вгрызся в свою долю.
Молчун, за которым я искоса следил, сидел неподвижно. «Ублюдок, — подумал я. — Чтоб ты слюнями истек».
