Едва Нира только начала горевать, а ее мать стала искать способы вытащить ее оттуда.
— Тут для тебя нет жизни, — сказала она, когда Нира попросила оставить ее. — Бури все хуже с каждым годом. Никто больше не ходит в море. На что ты будешь жить? Что будешь есть?
— Ты можешь научить меня водить, — сказала Нира без особой надежды.
Ее мама сжала ее за плечи и встряхнула.
— Для чего? — закричала она. — Чтобы ты умерла как твой отец?
— Ты не умерла, — отметила Нира. — Мы все еще живем на то, что ты нашла в прошлом сезоне.
Она знала, что не было смысла спорить. Море поднялось, и было опасно нырять. Морских ушек и жемчуга не было. Ни одна из младших девочек в деревне не научилась нырять, а женщины постарше погибли одна за другой. Ее мать была одной из счастливчиков. Если бы можно было назвать удачей то, что она пережила смерть мужа, когда у нее не было сыновей.
И все же Нира не согласилась бы поехать, если бы не мост Сумадру. Ей всегда хотелось увидеть опасное наследие, оставленное ее прадедом. Его исчезновение было загадкой. История гласила, что что-то упало на воду более века назад — что-то ужасное, что нельзя было уничтожить и никогда не должны были видеть. Вот почему конец моста был окутан туманом, а вода огорожена забором на многие мили вокруг.
Но зачем вообще строить мост, если по нему не ходят люди? Возможно, изначально он предназначался для спецназа или правительственных ученых. Никто больше не вспомнил, или, возможно, какая-то часть правительства знала об этом и предпочла сохранить это в секрете.
— Ждешь кого-то?
Нира проклинала свою невнимательность. Ади замер у ее скамьи с тревогой на лице.
— Дядю, — сказала она. — Он скоро придет, — она вытащила телефон и уткнулась в него, надеясь, что Ади уйдет.
Ади сел рядом с ней.
— Я составлю компанию, пока он не придет, — он кивнул на тени на краю автовокзала. — Это не лучшее место, чтобы ждать в одиночку ночью. Сколько тебе лет?
— Семнадцать, — сказала она, добавляя год по привычке.
— Мне двадцать, — сказал он. — У меня три младшие сестры дома в Мариапелли. Они сводили меня с ума, когда я жил с родителями. Теперь я скучаю по ним больше всего.
— Но Мариапелли на суше, — сказала Нира. — Земля богатая, ее не затопит. Почему ты уехал?
— Там нечем заняться, кроме работы моего отца и его отца. Фермерство не по мне.
— Ты хочешь умереть вместо этого на мосту?
— Знаешь, есть история, которую я слышал поздними ночами на гауптвахте, когда чайник закипает и все трубы горят, — сказал Ади. — Что есть люди, которые могут видеть сквозь туман и безопасно переходить мост.
— Да, — сказала Нира, — а в моей деревне есть история о женщинах-рыбах, которые заманивают неосторожных моряков в воду, чтобы их сожрать».
Ади рассмеялся.
— Детская история.
— Как, скорее всего, и твоя. И безобидная, потому что так бы ведем себя осторожнее.
— Ты говоришь как кто-то из правительства, — сказал Ади. — Они предупреждают людей быть осторожными на мосту, словно это бомба, которая вот-вот взорвется.
— Если ты видел, как кто-то умирает на мосту, — сказала Нира, — то знаешь, что они не зря просят людей держаться от него подальше.
Ади молчал. Даже если бы он не видел, как кто-нибудь погиб на мосту, он видел ленты новостей, как и она. Даже видео было достаточно, чтобы она дрожала. И все же ей хотелось подойти к мосту — не на него, конечно, но достаточно близко, чтобы услышать гул кабелей и грохот волн.
На них упала тень, и она подняла взгляд. С облегчением она узнала пухлое лицо и дородное тело младшего брата своей матери. Она вскочила и поклонилась.
— Дану Паман, — сказала она, — я боялась, что вы не придете. Я звонила…
— Да-да, — сказал он, потрепал ей волосы и поднял одну из ее сумок. — Я не мог ответить, был на важной встрече с клиентом, — он посмотрел на Ади, который тоже встал. — Кто это?
— Товарищ по поездке составил ей общество, — сказал Ади и помахал Нире. — Береги себя.
— Спасибо, — ей было неловко. Она смотрела, как он растаял во тьме ночи вне автовокзала.
— Тебе стоит быть осторожнее с незнакомцами, — сказал ее дядя. У него был тонкий голос, который не вязался с его телом.
Нира не поднимала взгляд, но не могла не думать, что в магазине ее дяди, должно быть, все шло хорошо, раз он мог много есть каждый день. Никто в ее деревне не был толстым, кроме ростовщика. Каждая лишняя унция еды продавалась или мариновалась для трудных времен, которые всегда были на расстоянии вытянутой руки. Выскользнувший нож из руки, неверный шаг на лодке или внезапный шторм — все могло отнять дни или месяцы заработка. Возможно, в городе было иначе. Нира подняла свою вторую сумку, более тяжелую, и последовала за дядей из станции.
Дану Паман жил один в просторной квартире над антикварным магазином. Магазин находился прямо посреди крытого рынка, на склоне холма, обращенного к Индийскому океану. С крыши в ясный день Нира могла видеть Сумадру, мост, изгибающийся черной лентой от доков старого города над водой и исчезающий в тумане.
Не то чтобы у Ниры было много времени, чтобы слоняться по крыше, глядя на мост или лодки в гавани. Ее дядя позаботился об этом. Он хотел, чтобы она готовила и подавала ему еду, стирала его одежду, убиралась в доме и присматривала за магазином. Все это в обмен на трехразовое питание и койку в чулане рядом с кухней.
Однажды вечером, когда они закончили ужинать рисом и рыбным карри, приготовленными Нирой, Дану Паман сказал:
— Я знаю, зачем ты тут, — он вытащил шприц из предплечья. Его руки были в точках от игл, он сказал ей, что у него был диабет, и ему нужен был инсулин каждый день.
— О чем вы, дядя? — сказала Нира с другой стороны стола. — Я тут, чтобы научиться зарабатывать, — она встала и
