Мирейн пристально взглянул на него. Князь был крупным мужчиной с властными манерами, и хотя он с уважением относился к титулу и происхождению Мирейна, все же внешность юноши затмевала от него образ короля. Но под этим упорным взглядом он быстро смешался.
— Я знаю, — сказал Мирейн. — Я думаю… — Он говорил осторожно, как будто слова жгли ему язык, и все же не мог удержаться от того, чтобы не произнести их. — Я ненавижу его за то, что он совершил. И тем не менее мне его жаль. Быть осужденным на такое, видеть, как твоя страна превращается в пустыню и не иметь власти остановить это — подобного страдания я не пожелал бы никому.
«Мягок», — ясно говорили глаза Мехтара, хотя уста его хранили молчание.
— Разве было бы лучше, если бы я бесновался перед вами и жаждал его крови?
Мехтар снова ничего не ответил.
Хотя шатер был заполнен людьми, Мирейн поднялся и побрел к выходу. Обойдя молчаливо смотрящую на него компанию, он вышел. За ним последовала Имин.
Он стоял около шатра, но ветерок свободно обвевал его лицо. Имин видела часовых, двоих из его гордых бритых оруженосцев, однако они стояли в тени поодаль, и Мирейн оставался почти наедине с собой.
Он глубоко вздохнул. Его шатер был расположен на невысоком холме; вокруг мерцали огоньки лагеря. Воздух был жестким от мороза. Ясная Луна убывала, но все еще светила ярко. Великая Луна не взойдет до рассвета, она приближалась к самому темному своему моменту, когда власть богини становилась особенно сильной. Это был ее святой день, так же как и день полнолуния Ясной Луны был днем обряда Аварьяна.
Мирейн поежился. Но не от холода: его плащ был подбит мехом, да и под ним он был тепло одет. Имин придвинулась к нему ближе, обратив лицо к звездам. Она чувствовала, что он смотрит на нее, и давала ему насмотреться вдосталь, зная, что он находит в этом утешение.
Внезапно Мирейн разразился смехом. Она повернулась к нему, мысленно задавая вопрос. Через мгновение он ответил на него:
— Я стою здесь, застывший от ужаса перед моей судьбой, и теряю весь свой страх, глядя в лицо женщины. Наверное, в конце концов я все-таки мужчина.
— А ты когда-нибудь в этом сомневался?
— Нет, — сказал он. — Нет. Об этом свидетельствует и талант к разрушению.
— Если тебе это нужно, — сказала Имин, — то, может быть, мы найдем огонь? Тогда ты сможешь глядеть в содержимое своего сердца, а я смогу вернуть тебе комплимент.
— На меня смотреть нечего. — Мирейн провел пальцем по ее щеке. — В Асаниане ткут такую ткань, роскошную и мягкую, достойную королей. Они называют ее бархат. Твоя кожа темный бархат.
— И твоя. Ты отнюдь не уродлив, мой дорогой господин.
— Но и далеко не красив.
— Моранден красив. Спасла ли его красота?
— Возможно, еще и спасет. — В его голосе опять прозвучал холодок. — Он там. Я не могу найти его. Но я чувствую его. Он под охраной тьмы.
— Богиня заклеймила его. Ты излечил ее отметину. Ты — тоже его часть, пусть и небольшая, хотя он и не подозревает об этом.
— Недостаточная, чтобы помочь ему. Слишком многое нужно для моего собственного мира.
— Наверное, лучше все-таки поискать огня.
Мирейн слабо, почти беззвучно, рассмеялся. Он взял руку Имин, поцеловал ее и задержал на мгновение, склонив голову. Не успела она произнести и слово, как он уже вернулся в шатер, к своим военачальникам, сбившимся в кучу как дети, испугавшиеся темноты.
В конце концов Вадин прогнал их — и князя и всех остальных — и приказал часовым следить, чтобы никто не подходил к шатру и не нарушал королевский сон.
— Сон? — спросил Мирейн, удивленно поднимая брови.
— Сон, — твердо сказал Вадин. — Думаешь, я не знаю, как ты проводишь ночи? Раздумья не помогают тебе лучше подготовиться к битве, и магия бездействует, и стратегических планов ты не можешь строить, пока не узнаешь, где твой неприятель.
Мирейн смирился с тем, что с него сняли килт и распустили его косу, но мозг его подчинить было не так просто.
— Нас искушают и над нами насмехаются. Это месть Одии — долгая и чрезвычайно сладкая. Когда ей будет угодно, она спустит с поводка своего сына, и мы преспокойно попадемся в ловушку.
— Для мага, враг которого творит столь сильные заклинания, ты многое знаешь о том, что у нее на уме.
— Она не сильнее меня. Просто она прячется. А я использую свой разум так же естественно, как и всякий другой человек. Я знаю, что бы я делал, будучи на ее месте.
— Ты бы не разрушал своего королевства.
— Ты так считаешь? — Мирейн лежал на животе на узкой раскладушке, сплетя руки под подбородком. Когда Вадин начал разминать его спину, он вздохнул, как сытый кот. — Я думаю, — размышлял он, — что если бы у меня было столько же ожесточения, сколько у нее, и если бы я был выкормлен такой же древней жадиной, как она, то я бы никакой цены не пожалел заплатить за свою месть.
— Это твоя беда. Ты всегда настаиваешь на том, чтобы посмотреть на все с точки зрения каждой стороны.
— Ты тоже.
Вадин надавил на мышцу с такой силой, что Мирейн застонал.
— Я понимаю их, но не оправдываю. И я не жалею человека, во имя которого сжигаются и сравниваются с землей деревни. Он мужчина и принц и не должен этого терпеть.
— Ах да, ты ведь был воспитан лордом в Яноне. Мы, иноземные ублюдки, не столь безжалостны.
— Иноземный, — пробормотал Вадин. — Ублюдок. — Он взглянул на гладкую мускулистую спину. Ни одного шрама. Все шрамы спереди или внизу, где господин носил отметины своей походной жизни. — Однако ты не оставил весь свой завтрак в первой деревне, в которую мы пришли.
— Ну, значит, в Яноне вырастают крепкие умы, а на юге — крепкие желудки. Я видел такое же, если не хуже, в войне против Девяти Городов. Они не просто убивают и сжигают невинных. Они делают из пытки искусство.
— Ты и их жалел?
— Я учился этому. Урок оказался трудным. Я был очень молод тогда.
А сейчас?
«Без возраста», — ответил Вадин сам себе. И становился таким все больше и больше по мере того, как поход продолжался, а противника все не было видно, только мертвая земля позади и впереди. Армия уже теряла терпение. Ужас и ярость могли поддержать воинов только на какое-то время; Мирейн держал их своей магией, растрачивая себя без особой надежды на отдачу.
Прикосновения Вадина стали более легкими, скорее ласковыми, чем необходимыми. Глаза Мирейна закрылись, хотя разум еще бодрствовал; дыхание стало ровным и глубоким.
— Слушай, — пробормотал он. — Слушай, Вадин.
Тишина была пронизана звуками спящего войска. Где-то далеко волк зловеще выл на луну. Голос Мирейна прозвучал мягко и медленно:
