Ознакомительная версия.
Кугу Юмо выслушал его молча. Вороны всё так же вились над головой, нетерпеливо и жадно крича. Было слышно, как поскрипывали в полёте их жёсткие перья.
Вернувшись с дружиной из лесу, Чурила Мстиславич сразу же понял – стряслось неладное. Намётанный глаз не приметил той суеты, что всегда сопровождала приготовления к пиру. Никто не вышел встретить его и спросить, как приняло жертву грозное Божество… Только вокруг дома кугыжи гудела встревоженная толпа.
– Что такое? – спросил князь с коня.
Перед входом в кудо лежала на земле большая лосиха. Шерсть её свалялась, отощалая шея была беспомощно вытянута. Загнанное животное рухнуло там, где его оставили последние силы. Добрые глаза, медленно потухая, с укоризной глядели на князя. Возле мягких ноздрей взлетали и опадали фонтанчики пыли. Двое охотников ощупывали и гладили лосиху, негромко обсуждая, могла ли она выжить. Неподалёку лежало седло.
– Где старейшина? – спросил Чурила. Ему указали на дом. Он спешился и вошёл.
– Беда… – донесся из-за очага дребезжащий голос кугыжи. – Враги, господине…
Чурила наконец разглядел на лавке старейшину и с ним около десятка лучших бельчан. И ещё – двоих подростков, парня лет тринадцати и девочку года на два постарше. Князь знал в лицо всех бельчан, эти были чужие. Они сидели рядом со стариком, грязные, оборванные, измученные. У мальчишки ко всему прочему была перевязана голова. Девочка всё жалась к нему, видно, привыкла за несколько последних дней видеть в нём единственного защитника…
Так вот под кем пала, не выдержав жары и быстрого бега, замученная лосиха. Князь вытащил из-за пояса жертвенный нож, положил его на стол перед кугыжей. Коротко велел:
– Сказывай.
Был он спокоен, только страшный рубец резче выступил на лице, да чуть больше обычного опустилось левое веко. Вслед за ним в дом входили бояре. Вошли и Халльгрим с Торгейром, и при виде них девочка вскрикнула и спряталась за парня, а тот, побелев, схватился за нож.
Ничего не поняв, Халльгрим вопросительно глянул на Торгейра – сын Гудмунда одинаково хорошо умел и по-словенски, и по-фински. Но тут кугыжа начал рассказывать, и Левша вполголоса перевёл:
– Он говорит, что к селению, где жили эти ребята, подошёл по реке корабль… Корабль шёл снизу, и на нём было много людей. Они совсем не знали языка, но показали, что хотят торговать. Они меняли украшения на еду. Многие из них были ранены и в повязках… А их вождь всё время допытывался, что там дальше вверх по реке. Они рассказали ему, что выше собирает дань Торлейв гарда-конунг и что он как раз там…
– Викинги, – сказал Виглафссон уверенно. Торгейр кивнул и продолжал переводить:
– Вечером они вернулись на свой корабль и долго о чём-то спорили… Их предводитель кричал громче всех. У него был такой чёрный топор, и он несколько раз принимался им махать. Потом они угомонились…
Кугыжа умолк, и рассказ подхватил мальчишка. Он спрятал свой нож, но на урман косился блестящими злыми глазами… Его сестра плакала, уткнувшись ему в плечо. Торгейр переводил:
– Ночью викинги напали на селение. У финнов был выставлен дозор, но этот дозор ничего не смог поделать. Викинги хватали женщин и убивали тех, кто сопротивлялся. А детей подкидывали и ловили на копья. Этот мальчишка успел посадить свою сестру на лосиху и отправить её в лес. Он видел, как сражался его брат. Его самого ударили по голове. Он очнулся, когда всё горело, и сумел уползти. Сестра разыскала его в лесу, и вот они здесь.
Мальчишка кончил. Губы его прыгали, но он не плакал. Разучился, если и умел.
– Неглуп этот вождь! – проворчал Халльгрим по-словенски. – Я на его месте тоже поднялся бы повыше по реке, а грабить начал уже на обратном пути. Другое дело, что я навряд ли стал бы нападать ночью…
В наступившей тишине услышали все. На озабоченном лице кугыжи отразилось неподдельное облегчение: стало быть, сюда они не придут, кто, как не викинг, должен был знать повадки собратьев! Но зато Азамат-барсучанин так и подался вперёд, вцепившись пальцами в край стола:
– Что он сказал, твой боярин?
У всех на виду румянец сползал с его лица, чуть раскосые глаза округлились.
Чурила оглянулся на Халльгрима и ответил:
– Он сказал, что те люди теперь наверняка отправились вниз по реке. И что у тебя в Барсучьем Лесу скоро пойдёт такая же потеха…
Азамат полез из-за стола, и его рука, нащупывавшая у пояса меч, была нетверда. До него постепенно доходила вся непомерная жуть происходившего. Было заметно, как живо вообразил он себе картину набега. И теперь мысленно примерял её на родной Барсучий Лес, на уютный дом, откуда он ещё совсем недавно весело и гордо уезжал в гости к бельчанскому кугыже, к розовощёкой кугыжиной внучке…
Чурила наблюдал за ним молча. Вот Азамат бесцельно глянул в очаг, и его так и перекосило при виде огня.
– Мне, – сказал сын Шаева, – домой… скакать надо…
Точно пробудившись, он бросился к двери. Радогость поймал его за рукав:
– Да погоди… много ты там один навоюешь!
Барсучанин остановился. Глаза у него были сумасшедшие. Рывком обернулся он к деду Патрашу, но тот только развел руками, отводя взгляд. Что он мог ему предложить? Едва десяток охотников, у которых и стрел-то не хватит.
А князь… Этот не пошевелится, даже если в Барсучьем Лесу перережут всех до человека. Будь они его данниками, тогда и разговор другой… вот бельчан – да пусть только кто попробовал бы их тронуть…
И гордый, непоклончивый Азамат сын Шаева рухнул перед Чурилой на оба колена.
– Господине! Любую дань требуй, только оборони!
– Вот так-то лучше, – сказал Чурила по-прежнему спокойно. – Смотри не обмани, Азамат… – Повернулся и загремел, и дрогнули над головой у кугыжи еловые стропила: – На коней!
Бояре бегом ринулись наружу.
– Жаль, войско дома, – сказал князь с досадой. – Одна дружина. Ну да что же делать…
Выйдя из кудо, Чурила увидел своих воинов готовыми к походу. Лют держал под уздцы вороного Соколика. А лосиха всё так же дышала возле двери. Только глаза её были теперь закрыты.
– Словенский кугыжа! – прозвучал сзади тонкий, но очень твёрдый мальчишеский голос. – Вели дать мне коня. Я поеду с тобой.
Князь обернулся: за ним стоял тот мальчишка из разоренного селения.
– А не дашь коня, пойду пешком, – упрямо продолжал юный мерянин. – Я буду мстить.
– Дай ему коня, – сказал князь Ратибору. И добавил: – Ещё кто захочет с нами, бери.
Из Беличьей Пади они уходили совсем не так, как из Медвежьего Угла. Не было ни шуток, ни песен. Баловство кончилось. Впереди ждала сеча.
Чурила забрался в седло и некоторое время сидел неподвижно, пропуская дружину мимо. Когда же с ним поравнялся Халльгрим хёвдинг, ехавший впереди двух десятков своих людей, Чурила тронул Соколика – и тот боком-боком пристроился к пегому Виглафссона.
– Виглавич, – проворил князь, помолчав. – Эти люди, может статься, пришли из твоей страны. Будешь ли ты биться за меня против своих?
Сын Ворона отвечал бесстрастно:
– Мне не раз случалось драться с говорящими на моём языке, Торлейв конунг… Думается, я ещё не забыл, как это следует делать…
После полудня погода начала портиться. Стриборг, прадед ветров, неласково задышал откуда-то с северо-запада, и небо стало заволакиваться сырой пеленой. Неровные верховые порывы раскачивали вершины деревьев, заставляя их шептаться и вскрикивать. Воины хмурились, заворачивались в плащи. Поглядывали на князя, ехавшего впереди. Куда Чурила Мстиславич, туда и они. На пир ли, по дань ли, на вражеские ли копья. И где его голова ляжет – там и их.
Азамат и тот мальчишка из разграбленного села всё тянули дружину вперёд, словно два ретивые выжлеца, натянувшие поводки. Дай им волю, пустили бы коней галопом и скакали бы ночью и днём, пока не загнали… Но Чурилу, привычного к походам, было не одолеть. Он ехал и ехал бодрой рысью, оберегая коней. И не слушал ни упреков, ни просьб.
Вечером, когда располагались на ночлег, князь увидел мальчишку мерянина у одного костра с братьями Олавссонами. Чурила не знал, что молодые викинги ещё полдня назад заметили, как страдал неумело перевязанный юный воин, и предложили ему помощь. И сперва мальчишка глянул волчонком, но потом неожиданно согласился – наверное, убоялся, как бы не посчитали за труса.
Под ловкими пальцами Бьёрна он сразу заметно приободрился. А когда был завязан последний узелок, смотрел на двоих братьев уже совсем не так враждебно.
– Тебя как звать? – по-словенски спросил его Сигурд. На этом языке, хоть и через пень-колоду, они объяснялись все трое. Мальчишка опустил выгоревшие ресницы, помедлил, потом ответил решительно:
– Как меня звали раньше, я позабыл. Помню только, что у меня был брат по имени Чекленер. Когда мы осиротели, он стал нам с сестрой и матерью, и отцом. Он ушёл охотиться далеко-далеко. Я возьму его имя себе. Теперь меня зовут Чекленером!
Ознакомительная версия.
