Я не стал рассказывать все с самого начала, просто решил ответить непосредственно на сами обвинения, предельно четко и лаконично. Если уж Огюст из-за нехватки времени устраивает допрос с пристрастием уважаемым экзорцистам, то мне точно не стоит разводить демагогию и мусолить эту тему длинными историями.
— Я никого не приводил на смерть. В канализацию я спустился один. Остальные меня выследили и последовали за мной.
— Зачем?
— Кажется, они узнали, что я наткнулся на след, но не ожидали, что он сразу же приведет меня к колдунье. Собственно, как и я.
— Похоже на правду. В своем дневнике Ганс писал, что ты затягиваешь дело, а отец Гилберт все больше давит на него. Сгораемый от нетерпения, он мог рискнуть. — старший инквизитор задумчиво почесал бровь. — Почему с ними был Агорник?
— Боялся, что мне грозят неприятности от ваших людей. — честно ответил я.
— Ясно. С этим разобрались. Что по второму обвинению? — Огюст перевел на меня грозный взгляд. — Ты отправил моих ребят на тот свет?
Врать было бессмысленно. Думаю, единственное, что не отличалось в показаниях Якоба до и после допроса, учиненного искателями правды, был момент нашего с ними сражения. Поэтому я поведал все, как было.
— Колдунья наслала на всех чары, схожие по эффекту с магией подчинения. На меня они не подействовали. Тогда альва приказала моим околдованным товарищам напасть на меня.
— И ты всех порубил. — заполнил инквизитор паузу, которую я непроизвольно сделал.
— Не всех, но некоторых. Да, погубил. Я пытался их обезвредить, но ваши люди рубились насмерть, не давая мне ни единого шанса на подобный исход. Чтобы не погибнуть мне самому пришлось атаковать.
Взгляд Огюста красноречиво говорил, что, по его мнению, лучше бы я дал себя убить, вместо того чтобы уничтожить двух инквизиторов. Но говорить ничего такого Бич Отступников не стал. Видимо понимал, что в таком случае его подопечные все равно погибли бы в руках чародейки.
— Что значит, ты убил не всех? — уточнил он для себя непонятный момент.
— Ну, экзорцист ведь тоже там был, и выжил. Лишь получил от меня удар в промежность. А моего духовника ударил мечом не я, а Корвут Брут.
От меня не укрылось, как многозначительно переглянулись между собой незнакомый молодой человек в рясе и слуга примаса. Кажется, я затронул тему, которую они обсуждали еще до моего прихода.
— Почему? Разве очарованные и между собой сражались? — правая бровь старшего инквизитора взлетела вверх.
— Нет. Но Алексу как-то удалось освободиться от влияния волшебницы. Он попытался урезонить ваших людей по мере своих сил и попал под раздачу.
— Сказки-то не рассказывай, Касий. — нахмурился искатель правды. Вместе с ним скептически скривился и сидящий возле него оратор, если конечно мои догадки касательно должности этого парня верны. Самуэль же ничем не выдал своих эмоций, только, как мне почудилось, еще больше обратился в слух. — Агорник был духовником охотника, а не самим охотником на магов. И насколько я знаю, от долгого пребывания рядом с вашим братом, способности ваши не передаются другим. Конечно, колдунья могла быть молодой, неопытной и слабой, но тогда первыми бы преодолели ее магию тренированные и морально-устойчивые инквизиторы, а не какой-то там монах-пропойца.
— И все же так оно и было. — я упрямо посмотрел исподлобья на искателя правды. Мне не очень понравилось, как он отозвался о моем наставнике. — Хотя я и сам не представляю, как ему это удалось. Скорее всего дело в том, что это были не совсем чары подчинения. Магия нелюдей отличается от той, что нам знакома и привычна, и должно быть работает несколько иначе. Сама альва называла свою ворожбу Связью, и призналась, что она не очень хорошо работает с людьми. Впрочем, здесь я могу только строить догадки.
— Ладно, допустим. — проворчал Бич Отступников, хотя его вид говорил о том, что я его нисколько не убедил. — Рассказывай, что было дальше.
— Ранив моего духовника, ваши люди набросились на меня. Отбиваясь, я нанес им серьезные повреждения. — Назвать те раны серьезными повреждениями — было верхом дипломатии. Но не говорить же инквизитору, что одному из его подопечных я вскрыл горло, а второго клинком практически проткнул насквозь. Само собой, он знает это и без меня из отчетов, но одно дело знать, а другое услышать такое в лицо. Думаю, разъярись старший инквизитор на эти слова и начни делать из меня отбивную своим монструозным молотом, никто из присутствующих даже не попытался бы встать, чтобы как-то его остановить. — После этого я бросился в отчаянную атаку на чародейку, и мне повезло быстро с ней покончить.
— То есть, ты признаешь, что убил двоих служителей ордена, искателей правды? — сделал Огюст акцент на очевидном. — Хорошо. Меньше мороки.
От тона, не предвещавшего мне ничего хорошего, кожа у меня пошла мурашками, но я лишь молча кивнул.
— Что ж ты раньше чародейку не прибил, прежде чем драться с моими людьми?
— Не было возможности. Сама она находилась довольно далеко, а мы стояли в окружении множества крысолюдов. И только после нашего боя колдунья приблизилась, а ее полузвериная свита, взбудораженная видом крови, отвлеклась.
— Странно, что она дала так просто себя убить. — скептически хмыкнул Бич Отступников. — Не находишь? Расскажи-ка мне о ней еще раз, и поподробней.
И я рассказал, а затем отвечал на вопросы, после чего выражал свое мнение, а в конце снова отвечал на вопросы.
— Мутная история. — заключил старший инквизитор, после того как расспросил меня обо всем, что хотел. — Такое ощущение, что ты чего-то недоговариваешь. Будь у меня время, я бы тебя хорошенько раскрутил, но, к сожалению, его, как всегда, нет. Отдать тебя нашим орденским коновалам, тоже не вариант.
Огюст, задумавшись, умолк. Я не стал отвлекать того, кто прямо сейчас придумывал мне приговор, и старался сидеть тихо, как мышка. Другие присутствующие в комнате тоже старались не привлекать к себе внимание. Слуге отца Гилберта для этого, кажется, не пришлось даже прилагать никаких усилий. Оставаясь сидеть на своем месте, он просто слился с окружением. Парень в рясе в этом заметно ему уступал, периодически ерзая от нетерпения на своем стуле.
Наконец Бич Отступников, что-то решив, поднял на меня глаза.
— В общем-то вариантов у меня не так уж и много. — молвил он. — Ты совершил серьезное преступление, но степень твоей вины так сходу не оценить. Дело требует более подробного разбирательства, на которое у нас абсолютно нет времени. Твоя помощь снова понадобилась ордену. Твое присутствие необходимо в другом месте, так что расследование этого дела откладывается на неопределенный срок. — Искатель правды криво ухмыльнулся. — Радуйся, тебе повезло. Местные власти собирались тебя казнить, но решили все же повременить и дождаться моего приезда. Все же погибшие были моими людьми.
Отчего-то счастливчиком я себя не чувствовал. Даже наоборот.
— Опять охота? — наполовину утвердительно спросил я. Руки разбила мелкая дрожь, да так, что цепь, сковывающая их, стала противно позвякивать. Пришлось сцепить ладони между собой и крепко сжать. — Я не могу. Мне нужен перерыв.
Мой голос осип, будто я напился холодной, колодезной воды, но умоляющих ноток в нем не услышал бы только глухой.
— Можешь. — безапелляционно заявил Огюст. — И будешь. Того требует орден. Я бы тоже желал заняться кое-чем иным, но ни у кого из нас нет другого выбора. Дело первейшей влажности, орден собирает всех охотников на магов в округе.
— Со мной нет духовника.
— С тобой будет инквизитор.
— Мне нужно в монастырь. В убежище. — сделал я еще одну попытку, не особо, впрочем, на что-то надеясь. — Мне необходимо восполнить душевные силы.
— Ничего, — ответил старший инквизитор. — Путь у нас не близкий, успеешь спокойно отдохнуть и восстановиться.
Нет, не успею.
Как объяснить этому человеку, что покой я чувствую только в одном месте. Там, где каменные стены в толщину больше метра, где монотонную тишину разбавляет смиренное гудение мужских голосов, читающих молитву, где по утрам ярко и свежо звенит колокол, оставляя висеть в воздухе праздничный дух. И больше нигде. Как ему рассказать, каково это, когда в большом мире тебя повсеместно преследует страх, давит чувство незащищенности, а в душу с постоянной пропиской селится ощущение тревоги. Когда чувство беспокойства становится твоим бессменным спутником, и мешает концентрироваться тебе даже на самых простейших вещах. Когда с опаской поглядываешь даже в чистое небо, страшась гнева Высшего. Когда боишься засыпать.
