— Во дворце? — переспросила она недоверчиво. — Почему во дворце? Что вообще происходило все это время?
Трудно уместить полгода жизни, своей и ребенка, меньше чем в десяток фраз, но у Арона получилось. Был убит. Воскрес. Искал похищенного сына. Прервал поиски из-за пробуждения Тха-Оро. Помог остановить начало времени Хаоса. Вернувшись домой, убил императора, одержимого демоном. Захватил власть…
На этом месте Эрига тихо рассмеялась.
— Ты столько раз уверял меня, будто не будешь этого делать. Что с положением императора связано слишком много мороки…
— Если бы не скорое время Хаоса, я бы и не стал, — сказал Арон честно.
Эрига отвернулась от него и посмотрела куда-то вдаль.
— Да. Последнее время, каждый раз, когда я открывала проход между мирами, я чувствовала возрастающую неправильность…
Она замолчала, потом встряхнула головой.
— Я рада, что ты смог вернуться из-за Грани и что избавился от проклятия. Что теперь у тебя все хорошо.
Арон нахмурился.
Это прозвучало… неправильно.
Не то чтобы он ощущал в словах Эриги фальшь, нет, она не лгала. Во взгляде была доброжелательность, в голосе — мягкость. Но… Но так не смотрят на своего будущего мужа. Так можно смотреть на друга, может быть — на любимого родича. И раньше — память Прежнего подтверждала это с готовностью — раньше было иначе.
— Эрига, почему ты… — начал было он и замолчал, потому что она заговорила одновременно с ним:
— Мне нужно кое-что тебе сказать…
И тоже прервалась.
Они смотрели друг на друга, и Арон чувствовал, как на его сердце растет тяжесть.
Все так же молча он махнул рукой, показывая, чтобы она говорила первой.
Эрига вздохнула.
— Хорошо… Прошлой весной, когда ты приезжал на остров, то предложил разорвать нашу помолвку. Когда я отказалась, сказал, что если передумаю, ты в любой момент дашь мне свободу.
О, Арон прекрасно помнил тот день и тот разговор. Прекрасно помнил и то, что ему предшествовало.
Тогда у Прежнего сорвалась очередная попытка самостоятельно избавиться от проклятия, попытка, на которую он возлагал большие надежды. И тогда он уже в который раз подумал, что у него нет права продолжать мучить ожиданием женщину, которую любит. И не только подумал, но и, впервые, сказал вслух.
— Почему ты заговорила сейчас об этом? — спросил Арон, уже предвидя ответ.
— Я прошу тебя согласиться на разрыв помолвки, — в голосе Эриги проскользнули так несвойственные ей и потому непривычные ему виноватые нотки. Она протянула руки и сжала его ладони в своих. — Прости, Арон.
Он сделал шаг назад, заставив ее отпустить его.
— Почему?
Эрига помолчала, собираясь с мыслями.
— Я любила тебя, но я слишком долго ждала, — сказала она наконец. — Больше одиннадцати лет. Я перегорела. Прости.
— Но почему сейчас? Когда все наладилось? Эрига…
— Так получилось. Сердцу не прикажешь, — она улыбнулась, и эта улыбка снова оказалась ему непривычна, одновременно грустно-меланхоличная и в то же время немного, совсем чуть-чуть, счастливая.
И вот этот осколок счастья наконец подтолкнул его, заставив выйти из вызванного ее словами ступора.
В какой ситуации невеста откажется от свадьбы, которую ждала — действительно ждала — больше одиннадцати лет? Откажется от мужчины, которого любила — действительно любила, в воспоминаниях Прежнего он видел это безошибочно, — все эти годы? В какой ситуации жрица, более того, будущая Верховная жрица, рискнет навлечь на себя гнев богини за разрыв благословленной помолвки?
Весь жизненный опыт Арона говорил только одно — пойти на все это женщина может лишь ради мужчины.
Другого мужчины.
Но кого?
Хотя, возможно, он знал…
Он ведь сейчас, в своем очень кратком рассказе, ни словом не упомянул о путешествии под маской Тибора, об их встрече, о его влюбленности в нее — когда он еще понятия не имел, что связывает ее и Прежнего, а Прежний, будучи злорадным ублюдком, конечно, молчал об этом до самого конца, пока все их воспоминания не слились.
В пользу его версии говорило и то, что во время путешествия, нося маску Тибора, он был уверен, что Эрига отвечала на его чувства. Что он, как минимум, очень ей нравился, даже если глубокой любви пока не появилось. Он видел это в ее взглядах, движениях, жестах, слышал в тоне голоса…
— Арон, — ее голос, сейчас звучавший еще более виновато, прервал его размышления. — Пожалуйста, скажи что-нибудь.
Он мотнул головой, собираясь с мыслями. Хорошо, если он прав в своей догадке. А если нет?
— Арон, — задумавшись, он даже не заметил, когда Эрига вновь успела сжать его руки в своих ладонях. — Ты ведь позволишь мне видеться с Альмаром? Мальчик любит меня, для него будет лучше…
Арон вскинул руку, жестом прося ее замолчать, и она действительно замолчала.
Хотя они и не были женаты, и виделись не так уж часто, но Эрига почти всегда понимала его с полуслова и полудвижения. А еще, как говорила ему память Прежнего, за эти одиннадцать с лишним лет они ни разу не поссорились, не обменялись обидными или злыми словами.
И вот сейчас это…
Тогда, осенью, перед тем как Эрига покинула отряд, у них случился краткий и тяжелый разговор-прощание. Тогда она рассказала ему-Тибору о своем женихе (его красота лишь ширма, его руки по локоть в крови, он могущественен, он убьет тебя, не смей даже думать о том, чтобы выступить против него…). И да, это было справедливое описание.
Означало ли это, что Эрига решила разорвать помолвку, чтобы не навлечь на Тибора гнев Тонгила? А потом скрывать само существование своего нового жениха от старого, пока тот не успокоится? Самое главное, означало ли это, что Эрига полюбила Тибора, а значит их разрыв вовсе не был разрывом, а всего лишь недоразумением?
— А если вот так? — спросил Арон, мысленным усилием накидывая на себя облик Тибора. Сейчас, с памятью и магией Прежнего, ему не нужны были для этого якоря маски. — Может быть так я понравлюсь тебе больше?
В этот раз Эрига сама отпустила его руки и отступила на шаг назад. Пошатнулась.
— Что ты с ним сделал? — спросила побелевшими губами.
Значит, Арон был прав. Эрига любила его — пусть и под чужой маской. И — Арон почувствовал, как тяжесть с сердца уходит, а в груди разливается тепло — она предпочла настоящего его тому Арону, которого знала, Арону-Прежнему…
— Что ты сделал с Тибором?! — повторила Эрига уже громче, а в ее глазах зажегся гнев.
— Ничего, — Арон развел руками, усилием воли подавив желание сказать какую-нибудь глупую шутку, наподобие той, о Риене, что так сильно напугала Росану. Почему-то тогда ему показалось, что девчонка поймет, что он не всерьез. Но нет, не поняла. Рисковать с Эригой тем более не стоило. — Ничего не сделал.
— Где Тибор? Он жив? — из ее голоса исчезли все следы мягкости и доброжелательности. «Только посмей солгать!» — говорил ее взгляд.
— Насчет этого… — Арон остановился.
Как лучше объяснить? Сказать «Я и есть Тибор?» Или это будет слишком резким переходом? Может стоит начать со слов о том, что после воскрешения он потерял доступ к магии и из-за этого был вынужден надеть шаманскую маску и придумать себе новую личность?..
Яркая вспышка, и его горла вдруг коснулось что-то острое и холодное. Острие ледяного меча, который появился в руке Эриги за долю мгновения. И который, что невероятно, прошел через все его щиты.
Память Прежнего ничего не говорила о том, что Эрига способна на такое. Что хоть какое-то оружие, кроме созданного из селина, может проникнуть через его магическую защиту.
— Я не шучу, Арон, — тон Эриги стал таким же ледяным, как и ее оружие. — Где Тибор?
Глава 43
Арон очень любил Эригу. Но при этом он почти также сильно не любил, когда острый клинок упирался в его горло.
Двойственность чувств, что поделаешь.
— Убери, — сказал Арон негромко.
Он мог бы метнуться в сторону, уходя из-под удара, мог бы отбить ее меч своим или поймать лезвие Тенями. Мог бы — самое разумное — изменить свое тело. Изменить так, как способны очень немногие маги, на время растворив его в одном из элементов и тем самым дав себе неуязвимость.
