— Безусловно, господин Мелвин.
Ну а что мне еще остается? Разве что расспросить нанимателя о том пути, что известен ему самому.
— …Пролив узок, — рассказывал Мелвин, — и при его прохождении есть некоторые особенности. Но о них, как и о дальнейшем пути, уже на месте, — закончил он свой рассказ.
На душе немного полегчало. Путь, указанный на карте, и тот, о котором поведал мне Мелвин, оказался одним и тем же, что вселяло в меня легкую уверенность. Не произойди этого, вполне возможно, к утру бы я отказался от полета на остров Гаруд. И ни высокая плата за риск, ни настояние Коллегии, ни горячее желание всей команды не смогли бы меня в этом переубедить.
Оставался единственный вопрос:
— Как много груза вы хотите захватить с собой, господин Мелвин?
— Только запас продуктов для находящихся на острове людей, ну и кое-что по мелочи. Я так понимаю, что лишний вес нам ни к чему.
«В этом вы правы, господин Дугнальд Мелвин, лишний вес „Небесному страннику“ будет совершенно ни к чему…»
Первый день полета на Гаруд прошел спокойно. Я стоял на мостике «Небесного странника», державшего курс на северо-запад. Горы Манораса, те, что нам предстояло обогнуть, проплывали по левому борту. Перед этим мы пересекли озеро Хавис, одно из самых крупных в нашем герцогстве — больше него только озеро Дигран. Вообще-то, если судить по карте, из-за своих размеров Мертвое море скорее можно назвать заливом Сурового.
Говорят, что когда-то Мертвое море было самым обычным. Затем с ним что-то случилось, после чего оно и стало таким, каким является и по сей день. Хуже того, море расползалось во все стороны, делая непригодным для жизни все больше земель вокруг него. Тогда и объявился могущественный маг Манорас, окруживший море высокими, до самого неба горами, впоследствии названными его именем. Правда ли это или всего лишь красивая легенда, теперь судить сложно, но то, что горы окружают Мертвое море очень удачно, тут никто отрицать не станет.
Западный берег Мертвого моря, в отличие от восточного, где до самого Джессора простирается плодородная степь, кое-где поросшая лесами, представляет собой песчаную пустыню. По рассказам, она совсем не такая, как та, где живут бхайры: по пустыне разбросано множество оазисов. Обитают в ней лигахи, отличающиеся от нормальных людей цветом кожи. Она у них не смуглая, а с каким-то красноватым оттенком.
Еще лигахи интересны тем, что опасаются, будто Создатель однажды обрушит небо на землю. Обрушит не из-за того, чтобы посмотреть, что получится, а в наказание, когда людские грехи переполнят чашу его терпения. Посреди пустыни лигахов множество высоченных башен, куда и поднимаются их жрецы, умоляя Создателя отсрочить свой гнев и дать человечеству время на то, чтобы оно все же осознало, как низко пало. Слышал я рассказ и о том, что все их башни остались после Древних и у них в незапамятные времена была совсем другая задача. Какая именно? А кто знает о Древних больше того, что жили они в незапамятные времена и от них осталась лишь память и множество чудесных вещей?
В пустынях лигахов мне бывать не приходилось, да и совсем не тянет: нравы у них очень строгие, а отношение к летучим кораблям еще хуже, чем у говолов.
Вспоминая о верованиях лигахов, я взглянул за борт, туда, где проплывали деревья, кажущиеся из-за расстояния между нами высотой с палец. Неизвестно, что страшнее: когда небо упадет на тебя или сам ты сверзишься с него на землю. Но такая уж у нас, у небесных парителей, судьба, и мы ею очень довольны.
На палубе «Небесного странника» показалась Николь в балахоне, похожем на те, в которых щеголяют люди Коллегии, и мне сразу же вспомнился недавний разговор с мессиром Анвигрестом. Мессир — птица важная, а Хавис — город крохотный, и если уж он оказался в нем так кстати для разговора со мной, значит, я и сам попал в него неслучайно. То-то наш последний клиент, пожелавший попасть в Хавис, меньше всего напоминал купца. Неприятно быть игрушкой в чьих-то руках…
Николь, поднявшись на мостик, встала рядом со мной.
«Отлично выглядишь», — это я успел сказать ей еще утром, когда мы только встретились. Николь действительно выглядела прекрасно, но это ее обычное состояние. И все же мне хотелось однажды увидеть ее утром невыспавшейся, с растрепанными волосами, легкими тенями под глазами и загадочной улыбкой, и чтобы обязательно причиной тому был именно я.
Утром, помимо всего прочего, мы успели еще и серьезно разругаться, когда Николь заявила:
— И как тебе в голову пришла мысль оставить меня в Хависе?
— Конечно, — ответил я, — мы же летим принять участие в грандиозном праздновании с танцами, музыкой, песнями и карнавалом, а я хотел всего этого тебя лишить!
Слово за слово, и мы повздорили. Вообще-то я уверен в том, что последнее слово в спорах с женщиной всегда должно оставаться за мужчиной. Пусть оно будет произнесено шепотом и уже за закрытой дверью — но последнее! Николь же полагала обратное, причем о шепоте и закрытых дверях вообще разговор не шел. В общем, она назвала меня… не скажу как, а я ее… тоже не скажу. Благо что за штурвалом, когда мы ругались, стоял Амбруаз, а я для него еще тот авторитет. Иначе совсем некрасивая картина получилась — с капитаном разговаривать так нельзя. Так что если она пришла мириться — перебьется.
Николь с самым независимым видом обозрела окрестности, заглянула за борт, на что-то там посмотрела и обратилась ко мне:
— Люк, тебе лупа больше не понадобится? Я ее заберу?
— Только за поцелуй, — буркнул я, не отрывая взгляда от горизонта впереди нас. Это надо же — обозвать длинноухим животным! Меня, которому даже Коллегия свои дела доверяет!
Николь фыркнула и заявила:
— Я уж лучше с Энди поцелуюсь!
Ансельм, крутивший штурвал, осмотрел палубу и, не обнаружив там Мирру, принял вид готовности к поцелую. Николь посмотрела на него и фыркнула во второй раз, а затем пошла вниз.
— Я твою лупу за борт выбросил, — сам не знаю, почему объявил ей в спину.
«Лучше с Энди поцелуюсь!»
На палубе Николь попался Гвен, решивший немного перекусить перед заступлением на вахту. Она остановила его, о чем-то спросила, а затем сделала то, отчего я чуть ногами по палубе от злости не затопал, — нежно погладила по щеке. Потом что-то от него выслушала, согласно кивнула, опять погладила по щеке и пошла к себе в каюту.
«И что мне этот человек, просивший передать письмо, вместо фонаря дал не эту штуку, с помощью которой на расстоянии разговор можно записывать? — подумал я, глядя на слишком уж довольное лицо Гвенаэля. — Сейчас Рианель сменит меня на вахте, а Гвен встанет за штурвал вместо Энди. Не оставаться же мне на мостике, чтобы выяснить, что же именно она ему сказала? Да и не скажет он. Может, зря я Николь про лупу ляпнул, а?»
