— А что с тобой произошло на самом деле? — спросила я.
— Я из довольно богатой семьи. Но родители не дали нам ни любви, ни тепла. В детстве у нас чего только не было. Только не было нормального дома. Мне было четырнадцать, когда моя старшая сестра умерла от передозировки. Вроде как произошло это случайно, на какой-то вечеринке в Лондоне. На вскрытии у нее в крови обнаружили большие дозы и кокаина, и героина. Ей было семнадцать лет.
На такие слова полагается что-то отвечать, но в нынешних обстоятельствах я сочла возможным просто промолчать.
— Умерла она в субботу. К следующему четвергу родители уже сплавили меня обратно в школу, а сами поехали в Сент-Мориц кататься на лыжах, «чтобы развеяться». Вот как в моей семье отреагировали на гибель дочери. Меня отослали прочь, а сами отправились на гору. Потом я три года пытался от этого прятаться. Учился. Занимался спортом. Был круглым отличником. Ни на миг не давал себе расслабиться, чтобы не думать о том, что случилось. Годами прятался от прошлого. А потом, в одну из последних школьных недель — меня уже приняли в Кембридж — я вдруг понял, что впервые за все это время мне нечем заняться, не над чем работать. Тогда я начал думать, и думал все время. Все время думал о ней. Пришел гнев. Пришла тоска. Я полагал, что вычистил все это из головы, — а оказалось, что никуда оно не делось, просто дожидается случая. Я был капитаном гребной команды, у меня был ключ от лодочного сарая. И вот однажды, в начале июня, я пошел туда, достал веревку и перекинул через потолочную балку.
Дальше он мог не говорить. Я все поняла.
— Ты попытался покончить с собой, — сказала я. — Ну тебя не получилось. Потому что ведь ты же жив. Стоп. Ты случайно не призрак? Потому что, если да, голова у меня точно откажет.
— У меня бы получилось, — сказал Стивен. — Но мне помешали.
Он вынул ключ из зажигания и положил в карман жилета.
— Во всех рассказах про повешение упускают одну деталь: какая это страшная боль, — сказал он. — И все происходит вовсе не мгновенно. Вот почему эта казнь считалась одной из самых тяжких. Милосердные палачи знали, как разом сломать шею, что было очень гуманно. А когда ты вешаешься сам, веревка врезается в горло. Непереносимая боль. Я почти сразу понял, какую допустил ошибку, но скинуть петлю уже не мог. Это в принципе невозможно после того, как она затянулась вокруг шеи и вес тела тянет тебя вниз. Можно дрыгать ногами, дергать за веревку, вырываться. Я уже хотел было все это прекратить, и тут ко мне кто-то подошел. Один из учеников, хотя раньше я его никогда не видел. Он спросил: «Ты меня видишь?» И принялся рассматривать меня, с этаким любопытством. Потом поднял стул с пола и ушел. Я сумел поставить ноги на стул, сдернул с шеи веревку и дал клятву никогда больше не покушаться на свою жизнь, как бы ни повернулись обстоятельства.
Вой сирены вдали прервал наш разговор.
— Я с этим справился, — сказал Стивен. — Я сознаю, что совершил, и больше так не поступлю. А не рассказываю я об этом прежде всего потому, что… не могу. Не могу говорить всем и каждому: «Я пытался покончить с собой, потому что не сумел примириться со смертью сестры, но теперь все со мной хорошо, потому что меня спас призрак».
— Не можешь, — подтвердила я. — Я понимаю, чем это может кончиться. Но как ты попал оттуда сюда? В призрачную полицию?
— В рассказах упускают и другую деталь — наверное, она просто представляется малозначительной: от попытки повешения на шее остаются следы. — Он поправил воротник, будто ощутив их снова. — Их ни с чем не спутаешь. На следующее утро меня вызвали в лазарет, там ждал психиатр. Я мог бы ему соврать, но голова у меня все еще плавала в тумане. Я в точности пересказал ему все, что видел. В тот же день меня перевели в частную психиатрическую клинику, накачали лекарствами и назначили курс лечения. А через два дня раздался телефонный звонок, и мне предложили работу. Звонившая сказала: я не псих. У меня депрессия, но я не псих. А депрессия у меня по понятным причинам. Она знала, что произошло с моей сестрой. Знала, что я ничего не придумал. У меня открылся редкий, особый дар, хочу ли я употребить его на благородные цели? Хочу изменить мир к лучшему? Через неделю меня выписали из клиники. Отвезли на Уайтхолл, там, в кабинете, другой человек объяснил мне правила. Я буду первым сотрудником заново созданного особого отряда. С официальной точки зрения, я буду полицейским. Пройду соответствующую подготовку. Окружающие будут считать меня обычным констеблем. Так я и должен представляться. На деле же я буду командовать новым отрядом полиции.
Стивен так стиснул руль, что пальцы у него побелели. Я впервые видела, чтобы он испытывал нечто похожее на чувства.
— Видишь ли, тогда они именно так и набирали сотрудников, — сказал он. — Просматривали медицинские карты толковых студентов, которые рассказывали истории вроде моей — соприкосновение со смертью в юном возрасте, общение с людьми, которых больше никто не видит. Всех нас вытащили из психушки. Но я — последний из этого набора. Бу и Каллума приметили в реанимации. Оба рассказывали, что видели каких-то загадочных людей… Оба чуть не погибли. У обоих хорошая физическая подготовка. Оба быстро соображают, хотя и не великие интеллектуалы. Оба из Лондона, хорошо знают город. Их вычислили, а потом меня отправили их завербовать. Я — последний из психов.
— С виду ты не псих, — заметила я.
Стивен кивнул и посмотрел в окно на «Риджис-Хаус», потом снова на часы.
— Три пятьдесят пять, — сказал он. — Каллум уже на месте. Пора.
Вообще-то, в четыре часа утра «Риджис-Хаус» должен был быть заперт, но когда мы толкнули дверь, она оказалась открыта. В вестибюле горел свет, стояла стойка охраны — по идее, там должен был кто-то дежурить. Но охранника не было, что наводило на тревожные мысли: стул его стоял так, будто его резко оттолкнули к стене. На столе чашка чая, наполненная до половины, и компьютер, открытый на сайте новостей Би-би-си. Стивен нагнулся к нему, взглянул на экран.
— Последний раз обновлялся полчаса назад, — сказал он.
Тут я увидела на столе листок бумаги, на котором было накорябано: «Спустись на лифте на один этаж. Лестница в дальнем конце коридора. Ищи черную дверь».
Мы ни словом не обмолвились о судьбе охранника. Это было бессмысленно. Спустились на лифте, потом по лестнице в служебное помещение — там извивались трубы, стояли нагреватели и прочая техника, необходимая для функционирования огромного здания. В дальнем углу обнаружилась черная дверь. На ней висело несколько объявлений — опасно, не входить, — а так она не представляла собой ничего особенного. И ничто в ней не выдавало, куда она ведет. Стивен снял жилет со светоотражателями и бросил на пол, потом осторожно нажал на ручку. Дверь открылась. Я почувствовала, как в щель потянуло холодным воздухом.
