Квайрцы ликуют, торгуют, живут, как жили; опустевшие села готовы снимать урожай, армия, получившая жалованье и награды, в полной готовности перебиралась в Согор, и порою желание обмануться заставляет меня хоть на миг, но поверить, что все хорошо.
Трудно — даже на миг. В Квайре нехорошо. Под напряжённой плёнкою тишины то здесь, то там водоворотики возмущений. Пока локальные очажки, но каждый чреват серьёзным бунтом, и если чуть-чуть ослабнет власть… И чуть заметное оживленье: вельможи ездят из замка в замок, и кто-то уже закупает ружья; калар Назера гостит в Лагаре и пробует почву при дворе. И это все означает: скоро.
Тубар объявился, и мы с Эргисом званы. Именно так: я и Эргис. Приятно. Старик определяет Эргису новый статус: не просто Эргис, а биил Эргис Сарталар, которого надлежит ублажать и бояться. Пока что они боятся его ублажать.
Обед с приветственными речами, достаточно узкий круг — армейские офицеры, и кое-кто из вельмож: нейтралы, но настроенные пробэрсаровски. Хозяин был мил, а гости ещё милей; немного растерянный Ланс опекал Эргиса, я честно выдерживал образ, но вот, наконец, все кончилось, и мы с Тубаром одни.
Одни в том самом покое, где были весной, и круглая рожа луны торчит над окном, как прожектор.
— Вот мы и свиделись, — говорит мне Тубар, будто и не было этого длинного дня, пышных речей и томительных разговоров.
— Да. Мне опять повезло.
Кивает, он но не глядит на меня. Разглядывает парчовую скатерть, обводит пальцем узор.
— Поздравить бы мне тебя, — наконец говорит он, — а душа не лежит. Великие дела ты совершил и великие труды принял… а не лежит. Тяжко мне с тобой говорить.
— Опять я провинился?
Он угрюмо покачал головой.
— Как добрался до меня Ланс, я всю ночь из него душу вытряхивал. Уж больно чудно: в Приграничье целое войско вошло, а оттуда едва половина, да и ту будто черти грызли. А Крир из того же места — да нещипанный. Прям колдовство.
— Ну и что?
— Не по-людски это, — сказал он угрюмо. — Я солдат и по врагам не плачу, но чтоб так…
— Не пойму я вас что-то, биил Тубар! Вам жаль кеватцев?
— Мне себя жаль, что до такого дожил. И я, парень, грешен. И пленных вешал, и города на грабёж давал. Коль счесть, то и на мне не меньше душ, чем ты в тех лесах положил. Молчи! — приказал он. — Я все знаю, что скажешь. Мол, нельзя было по-другому. А так можно? Сколько тыщ в землю положить… не воевал, не отгонял… просто убивали, ровно сапоги тачали иль оружие чинили. Да люди ль вы с Огилом после того?
— А кто? Кто? — закричал я. — Будьте вы прокляты! — закричало во мне Приграничье. — Сначала заставили растоптать свою душу, а теперь говорите, что я жесток. Да, я жесток! А вы? Вы-то где были, прославленные полководцы? Почему вы сами это не сделали — по-людски?
— Тише, парень, — грустный сказал Тубар. — Разве ты жесток? Видывал я жестоких, ягнёночек ты против них. Жестокость — это понятно. А тут… Чужие вы с Огилом. Не люди вы. Не могут люди так… убивать, как поле пахать… без злобы.
Так тихо и грустно он говорил, что мне расхотелось кричать. Я просто молча глядел на него и слушал, что он говорит.
— Не дозволяю я этого, парень. Покуда жив — не дозволю. Если эдакое в мир пустить… и так-то зла хватает… Ну, что скажешь?
— Думаете, что я не того же хочу? Да, я чужой. Да, я воевал так, как воюют у нас. Но воевал-то я за то, чтобы не стали такими, как мы! Возьмите это на себя, доблестный тавел! Сами защищайте свой мир!
— Да, — сказал он почти беззвучно. — Знаю, чего ты хотел. Все будет. И поздравительное посольство в Квайр… и союзный договор подпишем… Крир-то в Согоре… есть чем убедить.
— Как цветы на могилу? Значит, мы больше не увидимся, биил Тубар?
— На людях разве. Ты уж прости меня, Тилар. Старый я. Кого любил — считай, все умерли. Оставь мне того молодца, что мне в лесу глянулся, а в деле полюбился.
— Спасибо, биил Тубар, — ответил я грустно. — Прощайте.
— Постой, Тилар. Те парни, что с тобой были… забирай их себе. Не надо мне твоей заразы в войске!
— Спасибо, биил Тубар. При случае отдарюсь.
— Иди! Нет, постой! — он вылез из-за стола, подошёл — и обнял меня.
Я заново покорю Кас. Прошло то время, когда приходилось кланяться и просить. Мне нужен послушный Кас и послушный правитель — и никакой возни за нашей спиной!
Маленький праздник: приёмная дочь Эргиса выходит за одного из лесных вождей. У нас в гостях половина леса; три дня мы буйствуем, пьём и стреляем, и наша невеста стреляет не хуже гостей.
Удовольствие не из дешёвых, зато Касу понятно, что стоит мне только свистнуть…
Никто не знает, сколько у меня людей.
Никто не знает, сколько у меня денег.
Никто не знает, чего я хочу.
Мне бы ещё выгнать отсюда попов-кеватцев. Это не так уж сложно: Бассот не верит в Единого, и даже те, кому положено верить, втайне предпочитают лесных богов. Пожалуй, мне стоит связаться с Нилуром…
Целый день я на людях, и люди меня раздражают.
У Суил в глазах ожидание, и она сторонится меня. Я знаю, чего она ждёт. А я жду вестей от Зелора.
Зелор оберегает его. Братство хранит своего убийцу. Зелору не надо ничего объяснять, он понимает меня. И он уже перехватывал нож и отводил ружьё. Пока.
Мне больше не снится Приграничье. Мне снится стремительная река, которая уносит его. Его. От меня.
В Малом Квайре кипит работа. Асаг добрался и до реки и укрепляет подмытый берег. Хозяйство Братства ему по плечу, он счастлив, он пьян от работы. Все вертится словно само собой: завозится лес, куётся утварь, разосланы люди на поиск руды. Мы будем сыты этой зимой — те, что есть, и те, что придут.
Хорошо, что он снял с меня эти заботы. Или плохо? Я жду.
Эргис растворился в лесу. Куёт железо, пока горячо: гостит у новой своей родни, раздаёт подарки, мирит врагов.
Хорошо, что он, а не я. Или плохо? Я жду.
А вот и вестник беды: гон Эраф убежал в Кас.
Он не сразу ко мне явился. Выждал несколько дней, принюхался, осмотрелся — и прислал слугу с письмом.
И снова, как год назад — как тысячу лет назад! — его чёрная трость с серебром, дипломатическая улыбка и холодок в глазах.
Я знаю: он верит мне — только мне он и может верить, но — бедный старик! — он горд, как признаться в своём поражении?
— Биил Эраф, говорю я ему, — наша встреча в Лагаре… надеюсь, я вас не обидел?
— Не будим лукавить, биил Бэрсар. Если бы в Лагаре я не оценил вашей заботы, я бы не осмелился прибегнуть к вашему покровительству.
— Мне было бы приятней услышать «довериться вашей дружбе». Вы знаете, как я к вам отношусь, биил Эраф.
Улыбается. Ироническая улыбка и облегчение в глазах. Милый старый хитрец! Нам с тобою не стоит играть…
— Что же творится в Квайре, биил Эраф? Неужели Огил посмел?..
