Улыбается. Ироническая улыбка и облегчение в глазах. Милый старый хитрец! Нам с тобою не стоит играть…
— Что же творится в Квайре, биил Эраф? Неужели Огил посмел?..
— Нет, — отвечал он. — С вашей помощью наша дела в Лагаре завершились успешно, посему по возвращеньи я был принят сиятельным акихом весьма благосклонно и награждён весьма достойно. Мне не в чём упрекнуть благодетельного акиха. Я служил двум государям и одному правителю…
— И только он оказался вас достоин?
— И только он меня оценил. Нет, биил Бэрсар. Просто я — старый человек, и знаю запах смерти. Я хочу умереть в своей постели, биил Бэрсар!
Не надо перебивать, он и сам слишком долго молчал.
— Таласар меня ненавидит. Можете мне поверить — есть за что! Он побывал в Лагаре. Мальчишка, наглый щенок, он за одну неделю столько напортил, что я потом два месяца носился между Лагаром и Квайром, как лист по ветру! Я — старый человек, биил Бэрсар, — сказал он угрюмо. — Я служу без малого сорок лет, и все эти годы верность моя была вне подозрений. Даже недоброй памяти кор Тисулар не посмел обвинить меня в измене. А теперь, почтённый доверьем акиха, верша секретнейшие из дел, я облеплен шпионами, как утопленник тиной, я шага не смею сделать, ибо этот шаг станет ведом ему и навлечёт несчастье на тех, кто не защищён доверьем акиха, как я. Никто ни от чего не защищён в Квайре! Воистину только за границей я чувствую себя спокойно, ибо не могу никому повредить. Я не смею переписываться с братом, биил Бэрсар!
— Гон Сибл Эраф в Тардане?
— Да. Господь дал ему светлый разум — не то, что мне. Я сам уговаривал его вернуться, но он не осмелился — и трижды прав!
— Разве в Квайре так опасно? Я вроде бы не слышал о новых арестах?
— Аресты? — спросил Эраф и безрадостно засмеялся. — Вы слишком давно не бывали в Квайре, биил Бэрсар! Поверьте, я порой сожалею о бесхитростных временах правления кора Тисулара. Вы помните Энвера, книготорговца?
— Конечно!
— Он, как и я, защищён приязнью акиха. Но у меня нет сына, а у него был сын, и сын этот пойман с разбойною шайкой на разбое, осуждён и казнён!
— Разве Энвер? Что за чушь? И Огил позволил? Или он не знал об этом?
— Не обманывайте себя, биил Бэрсар. Аких знает все, но попустительствует злодеям. Мы стали безгласны, потому что боимся не за себя. Мы! — сказал он с тоской. — Те, что покровительствовали Охотнику и были опорой акиху Калату. А теперь мы должны замолчать. Теперь говорят банкиры. У нас две тысячи кассалов долгу, биил Бэрсар! Юг разорён, треть мужчин в стране перебита. У нас непомерная армия, которой надо платить и которую надо кормить. Вы знаете, почему наша армия оказалась в Сагоре? Нет, не из политических соображений! Бродячие проповедники взбаламутили весь край, в Унтиме начинался бунт, и если бы он начался…
Знаю я это, мой друг.
— А знаете ли вы, что калары Назера и Глата, удалённые от двора, но не арестованные, ибо Крир не сумел предоставить доказательства их измены, удалились в свои замки и там вооружают вассалов? Если бы не отступничество кора Эслана…
— Я и это знаю, гон Эраф.
— В столице пахнет смертью, — сказал он тихо. — Никто ему не поможет. Мы молчим, потому что и наши дети превратились в заложников Таласара. И чернь. Проклятая подлая чернь, которой кишит город.
— Люди из предместий?
— Я ещё не забыл родной язык, биил Бэрсар, и могу отличить бедняков от черни! Поганая чернь, гниль людская! Они слоняются возле наших домов, пьют во всех кабаках, и золото бренчит в их карманах. А вы знаете, сколько раз на него покушались? Уже трижды!
— Четырежды, — говорю я.
— И ни разу злодей не был пойман! Их просто убивали на месте потому что мёртвые не болтают.
— И вы сказали Огилу?
— Да. Я был допущен к нему для беседы наедине и сказал то, что почитал неизбежным сказать. — Поглядел на меня и невесело усмехнулся: — Как спасти того, кто не хочет быть спасённым? Он дал мне понять, что у меня есть и свои дела, а это значило, что судьба моя решена, ибо мне известно, сколь болтливы дворцовые стены. Мне предстояла поездка в Тардан, но едва я узнал, что аких удалил от себя Дибара…
— Дибара? Биил Эраф, скажите, что это неправда! Биил Эраф… о, господи!
Сижу, закрыв руками лицо, и в глазах у меня река. Серая, стремительная река, которая уносит его. Его. От меня.
Что мне этот Квайр и это мир? Что мне все эти пустяки, разделившие нас? Баруф, друг мой, брат мой, мой соплеменник, неужели тебя убьют? Неужели я позволю тебя убить?
Я позволил его убить. Шестое из покушений. Утром. Он шёл во дворец, а в одной из дворцовых башен его уже ждал убийца. Стреляли дважды. Первой пулей ранен солдат из конвоя, вторая была его. Будь с ним Дибар, он бы его прикрыл, и забрал бы себе его пулю, но Дибара он отослал в Согор. И кто-то успел прикончить убийцу, потому что мёртвые не болтают.
В Касе объявлен траур. Я хочу, чтобы Кас плакал о нем, и Кас о нем плачет.
Разбитая пополам несуразная жизнь. Я слишком давно быль готов, и это почти облегченье. Боль легче, чем ожидание.
А в Квайре уже началось.
Лесная граница пока не закрыта, и новости в полном объёме приходят ко мне. Три дня опоздания — по местным понятиям сразу. Как жаль, что Зелор так сурово отверг передатчик…
День первый. Растерянность, страх — и внезапные беспорядки. Квайр отдан взбесившейся черни. Подонки врываются в дома горожан, грабят, убивают и жгут. В предместьях молчанье, городские ворота закрыты, гарнизон безмолвствует.
День второй. Войска подавляют бунт. Тадас Таласар объявляет себя акихом, приводит к присяге войска и клянётся перед народом раскрыть заговор убийц и безжалостно покарать тех, кто лишил нас Спасителя Квайра.
Первый — убийства, третий — аресты. Опустел для меня Квайр. Все, кого мы с Баруфом прежде считали друзьями, кто был прозревающий совестью этой страны. Их не в чём было бы обвинить. Те, кого можно, сейчас в дворцовых подвалах.
День пятый. Преждевременное восстание каларов. Смерть Баруфа сорвала их планы, и они пропустили свой шанс. Все. Калар Эсфа, прославленный победитель Кевата, уже подводит к Назеру войска. Бойня. Квайрцы против квайрцев. Дожили!
Суды, казни. Гарнизоны во всех замках. И — тишина.
Прекрасная режиссура; знакомый почерк, я и сам недавно сыграл в поставленной им пьесе. Пришёл на подготовленную сцену и отыграл свой акт. Теперь играет Таласар. Фанатики и подлецы насилуют историю без страха. Но виноват-то ты, Баруф. Ты ведал, что творишь.
Теперь я знаю, что тебя сгубило. Олгон. Та самая порядочность, что не в рассудке, а в крови. Ты этого не смог. Спасибо и на том.
Суды, аресты, казни; казни без судов, убийства без арестов — наш святой Баад при деле! Убийца за работой. Хороший аргумент нашёл ты в нашем споре!
