говоря ни слова, садился к горящему камину. Бесконечное чуткое молчание наполняло тогда и комнату, и душу Геда и длилось так долго, что мальчику начинало казаться, что он забыл, как звучат слова, произносимые вслух. Когда же Огион наконец заговаривал, слова его звучали так, словно он был первым человеком, придумавшим речь, хотя он и не говорил ничего особенного — только о самом простом, обыденном — хлебе, воде, погоде, сне.
Когда же пришла весна, стремительная и яркая, Огион стал часто посылать Геда за травами на луга, лежавшие выше Ре Альби, и мальчик собирал любые растения, какие ему приглянутся и сколько душе угодно; маг разрешал Геду бродить целыми днями вдоль разлившихся после дождей ручейков и речушек по залитым солнцем зеленым лесам и полям. С великой радостью Гед уходил из дома и гулял на воле до самой ночи. Но нельзя сказать, чтобы он совсем забывал о травах. Он всюду присматривался к ним, лазая по скалам и крутым откосам, гуляя по лесу или переходя вброд ручьи и заводи, он постоянно глядел себе под ноги и всегда что-нибудь приносил домой. Он часто наведывался на луг между двумя речками, где густо росла трава с очень красивыми цветами, которую называли в тех местах белой фиалкой. Врачеватели Гонта высоко ценили ее, поэтому Гед решил заготовить белой фиалки как можно больше и заглядывал туда снова и снова. Однажды, придя на луг, он увидел там девчонку, которую уже несколько раз встречал раньше; он знал, что она дочь старого владельца Ре Альби. Ему не хотелось заговаривать с ней, но она подошла к нему сама и весело поздоровалась.
— Я знаю, кто ты, — сказала она. — Тебя зовут Ястреб, и ты ученик здешнего мага. Расскажи мне что-нибудь про колдовство.
Он смотрел под ноги на белые цветы, которые она задевала подолом белой юбочки, и испытывал стеснение и даже какую-то смутную тревогу, поэтому с трудом выдавил из себя несколько слов, ответив что-то не очень вразумительное. Но девочка продолжала говорить с ним так простодушно, беззаботно и чуточку капризно, что наконец он тоже почувствовал себя с нею легко и непринужденно. Она была высокой, примерно его возраста, со светло-желтой, почти белой, кожей; говорили, что мать у нее с Осскиля или даже из каких-то более далеких краев. Ее черные, очень длинные волосы водопадом струились с плеч. Она показалась Геду некрасивой, даже уродливой, но ему захотелось понравиться, сделать ей приятное, заслужить ее восхищение. И чем дольше они разговаривали, тем сильнее становилось это желание. Она заставила его рассказать, как он устроил фокус с туманом, который помог прогнать из деревни грабителей-каргов. Девочка выслушала его рассказ с молчаливым удивлением и восхищением, но ни единым словечком не похвалила его. А потом задала еще один вопрос:
— Ты умеешь подзывать птиц и зверей?
— Умею.
Он знал, что неподалеку, в утесах над лугом, есть гнездо ястреба, и он тихо позвал птицу по имени. Ястреб прилетел, но не спустился, как обычно, на руку Геду — конечно, его спугнуло присутствие девчонки. С резким пронзительным вскриком птица метнулась в сторону, хлопая крыльями, и, подхваченная ветром, взлетела ввысь.
— Каким заклинанием подманил ты ястреба? — спросила она.
— Заклинанием Призывания.
— А ты умеешь вызывать души умерших, чтобы они вот так же приходили к тебе?
Он решил, что она просто его высмеивает — ведь даже ястреб не совсем послушался его. А он не мог допустить, чтобы кто-то над ним смеялся.
— Разумеется, я умею их вызывать, — самым спокойным голосом сказал он.
— А не слишком ли опасно и трудно вызывать духов?
— Трудно — да. Опасно? — Он пожал плечами.
В ответ она одарила его взглядом бесспорного восхищения.
— А любовные чары сотворить можешь?
— Для этого особого умения не требуется.
— Да, правда, — сказала она, — приворожить умеет любая деревенская колдунья. А превращаться можешь? Изменить обличье? Говорят, настоящие волшебники умеют.
Снова он не был уверен, что, задавая этот вопрос, она не смеется над ним, поэтому он сказал:
— Надо будет — смогу.
Она принялась упрашивать его, чтобы он превратился в кого или во что угодно — в ястреба, в быка, в огонь, пусть даже в дерево. Он хотел отделаться от нее короткими многозначительными и загадочными изречениями, как делал в таких случаях его учитель, но совсем растерялся, когда ее уговоры стали еще настойчивее и нежнее. Кроме того, он и сам не знал уже, верить ему в свое хвастовство или нет. Он постарался поскорее уйти, сказав, что его ждет учитель. На следующий день он не пошел на тот луг. Но спустя еще день он явился туда, сказав себе, что надо набрать побольше белой фиалки, пока она не отцвела. Девочка была уже там, и они вместе побрели босиком по сырой болотистой луговине, собирая тяжелые белые цветы. Ярко светило весеннее солнце, а дочь владельца Ре Альби говорила с ним так весело и дружелюбно, будто она такая же, как он, пастушка из деревни, и они чуть ли не с младенчества вместе пасли коз. Потом она снова начала выспрашивать про колдовство, с широко раскрытыми глазами слушая все, что он говорил. Незаметно для себя он снова расхвастался. Она попросила его произнести какое-нибудь заклинание Превращения, но он отказался. Девочка откинула черные волосы со своего лица, глянула ему прямо в глаза и спросила:
— Боишься?
— Нет. Не боюсь.
Она улыбнулась слегка пренебрежительно и сказала:
— Наверное, ты еще слишком маленький…
Этого Гед не мог вынести. Он ничего больше не сказал, решив обязательно показать ей, на что способен. Пообещав завтра прийти на луг снова, он оставил ее и направился прямо домой, зная, что учителя нет. Подойдя к шкафу, он взял две Книги Знаний, которые Огион в его присутствии никогда не раскрывал.
Гед искал заклинания самопревращения. Но, лишь недавно выучив руны, он читал медленно, плохо понимая прочитанное, не находя нужные ему заклинания. Книги были очень ветхие и, судя по всему, старинные. Огион получил их от своего учителя, Хелета Ясновидца, Хелет — от мага с Перрегаля, и эта череда уходила в глубь веков, во времена совсем уж легендарные. Книга была написана мелкими письменами, странным почерком, с приписками сверху, снизу, на полях и дополнительными вставками между строк. Много магов потрудилось над ней, и все они давно уже превратились в прах. Однако Геду удалось понять кое-что из прочитанного, и
