— Назови не задумываясь свое настроение в этот миг, — шепнул в ухо голос незнакомца.
— Любопытство и тоска, смешать, но не взбалтывать, — вякнула я.
Знать бы, почему? Этот их свод законом крепко меня заклинил на теме Пушкина. Ну и дом… Когда вокруг стало шумно, тесно и безлюдно, пусть и гуманоидно — я поняла, что могу простить брату даже его армянку. Однажды. И что маму не увижу четырнадцать лет! Еще хрен знает, сколько всего враз навалилось. На плечи деликатно надавили, я рухнула в кресло и оно меня обняло так назойливо, что захотелось вскочить. Кресло-маньяк, осознав сопротивление, старательно притворилось простой мебелью. Незнакомец устроился напротив, требовательно постучал пальцами по подлокотнику. Из пола вырос молоденький лес и погасил шум, вмиг отгородив нас от здешней густозаселенной бесчеловечности.
Из зарослей вынырнул яркий «павлин» на страусиных лапах. То есть он был почти человек, только тощее скелета и с чудовищным многоцветным «ирокезом» на голове.
— Два бокала к «черной звезде», габберу сочный десерт. Напиток повторить по запросу, — велел незнакомец.
Он подал руку официанту, я синхронно уронила челюсть: держит, будто манерная светская дама — для целования запястья. Павлин улыбнулся беззубым ротиком, приложил свою ладонь тыльной стороной и считал данные. Вряд ли здесь принято за руку здороваться с незнакомыми и случайными существами. Прочтут все, а то и скопируют. Деньги стырят. Я глупо улыбнулась: а у меня воровать нечего. Облом жуликам.
— Зови меня Тэй, — преставился кормилец.
— Сима. Серафима то есть. Нет, Сима.
— Себя ты запутала, меня — нет, — подмигнул он. — Первый раз вижу человека, первый день живущего в таком средоточении безумств и при этом не забившегося в угол. Это невероятно занятно. Я буду несколько назойлив, но я желал бы получить право на ближайшие три часа, это самое меньшее. Осмотр порта, конечно же, внешний вид с прогулочного катера. Ужин в баре «Дно», сейчас проверю, можно ли заказать. Все ответы, какие у меня есть, будут предоставлены.
— Мать твою звали Тереза? — буркнула я. — Или ты из общества защиты дур и кормления голодных пришелиц?
— Человеческая психология — мое хобби, — соврал кормилец.
Улыбка у него, между прочим, дьявольская. Так и растягивает губы в ответном обожании, я тупею хуже коровы… сейчас начну хихикать. И верить в каждое слово.
— Пойду-ка я. Пока глупостей не стало многовато. Извини, это все слишком.
— Но я ведь уже извинил тебя, — возмутился он. — Что не так?
— Все! От утренней дохлой бегонии и до живой меня — тут. Если как следует себя ущипнуть, можно проснуться в тихой лечебнице, с надеждой на полное восстановление психики.
— Психика в порядке, даже слишком, — отмахнулся он. — Шока нет, имеется некий добровольный блок по эмоциям и поза… Как можно бояться показаться глупой, если ты не глупа? И зачем вообще казаться? Мы столкнулись посреди габа, где пересекаются раз в жизни пути, не способные пересечься. Завтра у тебя начнется рутинная работа. У меня тоже будет многовато дел. Три-четыре часа трепа, отдых от забот в приятной и неожиданной компании. Вот и все. Полагаю, дважды наши пути не сойдутся. Я редко повторяю маршруты. Ты вряд ли отсюда выберешься хоть куда.
— Мне нечем платить, — буркнула я, краснея.
— За мое любопытство? Так это мой счет, нет предмета для спора, — отмахнулся он. — Сима, я не желаю тратить время попусту. У тебя есть вопросы. Я хочу их слушать. Это интересно.
— Глупые.
— Неожиданные. Непохожие. С чего начнем?
Павлин вывернулся из зарослей, примерился и аккуратно, придерживая обеими ладонями, воткнул в столик тонкое копье. Или иглу-переросток? На верхнем конце вспыхнуло крошечное солнце, фиолетовое-бурое в темном ореоле. Это было красиво и загадочно. Павлин извернулся, второй парой рук — а они имелись, я лишь теперь заметила! — повесил возле солнца два шара. Порылся за зарослями, добыл пару невесомых искристых нитей из крошечных прозрачных кристаллов, укрепил кончиками на шарах. Поставил на стол бокалы, значительно поклонился и движением всех четырех рук запустил шары в полет. Планетарная система спиртоперегонки заработала. Павлин снова поклонился, отчего его прическа погнала ветерок по зарослям — и сгинул.
— Так называемых черных звезд поблизости немного, — сообщил Тэй. Изучил движение шариков и повел бровью. — Это система Кайт. Угадав с первой попытки, я получу второй набор планет-чаш бесплатно. Превосходное правило в этом заведении, не так ли?
Тэй поднял бокал, поместил под цепочкой из кристаллов и нацедил из ничего жидкость — прозрачную, с легким остаточным свечением. Цепочка оставалась натянутой, хотя шары-планеты кружили по орбитам возле своей звезды. Хотя стержень под звездой должен был наматывать цепочки на себя. Я получила бокал и проигнорировала без рассуждений пункт четыре из памятки — про метаболизм. Мы, если что, паритетно виновны, я и бармен. Опять же, когда так красиво травят, надо пить. Даже яд. Очень вкусный, темного терпкий, бьющий в голову сильнее шампанского и сразу, волной, уносящий опьянение.
Каждый глоток — погружение в невесомость без мыслей. Затем мгновенное всплытие с невероятно ясной головой и такой кристальной трезвостью, какой не бывает в жизни. И снова невесомость. Пока я пью, глаза у Тэя бездонные. Трезвея, я вижу их обычными. Черт он, ну как есть — черт. Высшего полета.
— У тебя есть хвост?
— Нет, наверное, — он поперхнулся своей порцией напитка и замер, щурясь от недоумения. — Умеешь задавать вопросы. Жаль, я спешу. Надо бы задержаться и послушать еще денек.
— Зачем ты лжешь мне?
— Зачем бы мне это делать, вот уж вопрос, — честность его взгляда сделалась прозрачнее байкальской воды.
— Ты сказал, что в этом габе ты впервые, — начала я, хлебая концентрат опьянения и сразу трезвея. Восхитительно. Мысли прыгают и снова выстраиваются в надежную цепочку. Не путаются, совсем как хрустальные подвески, парящие кометными хвостами за своими планетами-шарами. — Но ты сразу выбрал ресторан и сделал заказ, зная правило с угадайкой. Ты упомянул бар «Дно», модное место, да? Ты знаешь эту систему звезд, хотя не бываешь дважды вблизи одного и того же места. Ты мне врешь. Не со зла, просто недоговариваешь. Зачем?
Может, он бы и сказал правду. Еще вероятнее, он бы встал и ушёл, я заметила, как взгляд Тэя на миг погас, спрятался от меня. Но явился официант и дал время молча обдумать отказ от ответа. Десерт смотрелся привычно, я почти разочаровалась. Тортик а-ля фруктовый взрыв. И ложка в салфетке. Факт сходства столовых приборов с земными меня уничтожил. Вот если бы крестная Золушки не наколдовала ей платье, а матерясь, добыла в ателье, приложив в ухо нерадивую закройщицу, у крестницы был бы тот же вид, что у меня теперь. Тэй рассмеялся и передумал спасаться бегством от вопросов.
