– Стой! – насмерть перепугалась заботница.– Воротись! Черная барыня поймает!
Где там!
Покуда встревоженная Настена добегала до крыльца, покуда взлетела на его многоступенчатую высоту, веселуха уже успела протопотать сенями и… только подол ее ситцевый мелькнул за порогом страшного дома.
И все.
И затаилась девчонка где-то в сторожной тишине гулких переходов: ни шороха, ни скрипа… Ни души!
Крадется Настена пустым домом. Уже понимает, что ситцевая веселуха неспроста выплясывала на морозе. Это, скорее всего, Алевтина Захарьевна устроила непрошенной гостье встречальный праздник. Знать, в окно разглядела, что Настена правит до ее дома, испугалась – не прошла б стороной, да и выслала вертунью – заманить ее в дом. А вот откуда замануха такая у Сигарихи взялась – это вопрос. Может, случайная родня нагрянула? А может, наваждение? От кого оно исходит: от черной, от белой ли барыни?
Подумывает так Настена, ступает тайком знакомыми ей на сто раз узкими переходами да просторными гостиными, а тут… чужая комната! Откуда? Что за притча? Сигарихин дом Настена за время своей в нем тюрьмы скрозь изучила, а этого места не знает. Тепло в комнате по сравнению с остальным домом, но сумеречно и душно. А кругом что-то булькает, и шевелится и дышит. И, самое страшное, смотрит! Хотя чем? – непонятно. Зато Настене уже ясно, что она никакой не человек, а так себе – завязь, семечко какого-то великого существа, которого еще нет, но может быть, если Настена отдаст себя его возрождению. Ей только остается до конца осознать свое предназначение и покориться…
Но вот досада; ей помешал тоненький девчоночий голосок:
Сей лен, ячмень
в Оленин день…
Надо бы с песнею немного было потерпеть; подождать, когда в Настене распадется ее суть. Поторопилась чужая радость победу праздновать…
Да-а. Торопка – крутая тропка; торопись, да не оборвись…
Повернулась Настена на тонкий голос уже, как показалось ей, подернутым пушком будущих корней лицом – и дрогнула. Опала пелена наваждения. Вместо девчоночки стояла за ее спиною Алефа! Хотя в изнаряженной вдове непросто было сходу признать Сигариху. Вроде бы и прикрытым было ее тело, а вроде бы и нагишом. Как лентами какими цветастыми от самых ступней до подбородка внатяжку была обмотана Алевтина Захарьевна. Волосы вкруг головы, разобранные прядями, похоже, навазеканы были клейстером, поставлены иглами да высушены так. Морда мелкой сеткой занавешана. Зачем?
Вот чучело!
Настена даже фыркнула. Но тут же подумала, что черная барыня, видать, и на самом деле охотится по дому за Сигарихой; оттого-то красавица вдова и вынуждена столь шибко уродовать себя, чтобы той глаза отвести.
Дело, конечно хитрое. Только у Настены не было времени хитрость эту перегадывать. Иная забота одолевала ее. Но все-таки невеста не удержалась, спросила:
– Чой-то ты, Алевтина Захарьевна, вырядилась… дура дурой? Али надеялась, что и я тебя такой не распознаю? А ну отвечай, куда Демьяна спрятала?! Не то я тебе кудлы-то твои сушеные быстро повыдергиваю!
Шагнула она решительно до Алефы, даже руки протянула к ней… А только рук своих и не увидела. На их месте успели когда косматые лапы образоваться.
Мамонька! Да что же это?!
И поняла Настена, почуяла, что и вся она перед Сигарихиным страшным взглядом покрывается плотной шубой. Даже собственным хвостом она уже пошевеливает перёд Алефою: не то злится на вдову, не то покорство выказывает.
Не-ет. Злится!
Вот уже и оскал громадной кошки обнажила Настена, вот и когти в гнездах мощных лап проверила, и спину напрягла. Но Сигариха нежданно повалилась ей под ноги и вытянулась на полу мертвой старухою, собранной, можно сказать, из одних только мощей.
Забыла тут Настена, кто она – человек или зверь. Отпрянула в страхе прочь. Но старуха зашевелилась и поползла за нею следом, пытаясь ухватить ее за подол крючковатыми пальцами.
Не успела Настена ни закричать истошно, ни кинуться опрометью вон. Через шаг-другой сорвалась она вниз и полетела в каменное подземелье…
Слава богу – не разбилась. Нет. Удачно приземлилась Настена. Однако же каждая крутая ступенька, ведущая в Сигарихин каземат, оставила на ее боках по щедрому кровоподтеку, а то и по ссадине.
Когда Настена одолела боль, когда сумела подняться на ноги, Алевтина Захарьевна, успевшая принять первоначальный свой вид, свесилась головою в подполье, захохотала обычным смехом, заговорила:
– Ну что? Допрыгалась?! Вот теперь и поищи тут своего Демьяна. Коли найдешь, выпущу на волю обоих. А нет, так уж не обессудь: не выбраться тебе отсюда и после смерти.
Должно быть, от недавней кошки придержалась в Настене звериная прыть. Вот уж чего Алефа от нее никак не ожидала – всем избитым телом пленница рванулась ввысь…
И ухватила-то Настена красавицу вдову всего лишь за одну тонкую прядь волос. Но Сигариха, знать, сама перестаралась в наклоне. Какой-то миг – и она уже валялась у ног Демьяновой невесты. А в гулкой тишине подземелья, по многим его закоулкам и проходам долго катилось громкое Алефино «о-ой!»
Да. Хлестанулась Сигариха основательно. Куда как надежней Настены. Даже ленты на ней цветастые кое-где собрались полопаться. Видать, отшибла не одну только печенку. К тому ж еще и ногу подвернула. В таком состоянии не до фокусов ей оказалось.
Но Настена не захотела переждать, когда красавица барыня отлежится; затеребила расхлестанную:
– Чего разлеглась?! Вставай! Показывай, где мой Демьян! Не то сщас быстро тебя распеленаю! Свяжу по рукам-ногам, людей побегу звать. Они с твоим казематом быстро разберутся…
От посулы такой Сигариху передернуло, как от касторки, – не понравилось. Поднялась. О стены опираясь, заковыляла в темноту исполнять повеление. Передом пошла. Настена последовала за нею.
Чтобы ведьма ненароком не улизнула от нее в тайный какой закуток, Настена держала ее со спины за волосы, точно за вожжи. Сыграй с нею Алевтина Захарьевна прятанки, из подземных путаных коридоров никакие бы старания ее не вывели.
Сигариха же с умыслом, знать, меняла и меняла направление: то вправо завернет, то влево, а где так и вспять закондыбает. А то вовсе остановится, дыхание затаит, ждет. Чего ждет? Погоню ль выслушивает? На подмогу ли чью надеется?..
Не менее получасу дергала Настену. Наконец, привела: тут стена, тут стена, а тут кирпичная кладка. Дальше идти некуда – тупик. Сама, видать, заплутала красавица барыня.
Это бы ничего, Настена нашла бы в себе упрямства заставить Сигариху поправить ошибку. Только вот догадно ей стало, что Алефа не в себе вроде: шарит по каменному простенку быстрыми руками, а сама то бормочет, то вскрикивает. Да все приказывает кому-то не нашим языком. И торопится, торопится.
