Но тут смотритель тюрьмы, заставив всех прерваться, сказал, что время заканчивается, и что настало время уходить, объяснив это тем, что скоро придет сам начальник тюрьмы, и может их застать.
— Нам пора! — сказал Астин, обращаясь к молодому человеку.
— Спасибо! — сказал Росоэн, узникам. — Я вам верю! И помогу вам выбраться! Прощайте!
Он последний раз взглянул на девушек и последовал за стариком. И Монте загремел засовами.
Пройдя тем же путем, они выбрались из тюрьмы и снова оказались у скрытого причала. На вопрос короля, можно ли не боятся того часового, который был единственным свидетелем их появления, надзиратель ответил, что это его племянник. Успокоившись, он расположился на лодке, а слуга, устроившись на своем прежнем месте, оттолкнул лодку. На этот раз предстояло: проплыть по прямой на берег, только теперь на обратную сторону от города, пешком подняться до того места, где на противоположной суше они уплывали, снова на лодке перебраться к городу и прежним путем пробраться во дворец.
Стало рассветать, когда они без приключений оказались во дворце. Кажется, их никто не заметил.
— Как ты думаешь, Астин, они рассказали правду?! — спросил молодой человек слугу, укладывающий его спать.
— Мне, думается, да, Ваше величество! — ответил тот.
— И мне! Значит это правда, что в Кифии творится что-то непонятное!
— Может быть! Но спите Ваше величество!
— Послушай, Астин, я ведь обещал помочь им! Как ты думаешь, это возможно?!
— Не знаю, Ваше величество! Трудно будет это сделать!
— Я все-таки постараюсь! Ты поможешь мне? Жалко их, особенно девушек — они такие красивые! А что, если устроить им побег? Ведь мы же пробрались к ним! Пройдем тем же путем и спасем их! — сказал молодой принц, воображая себя благородным рыцарем.
— Это не возможно, Ваше величество! — вдруг отрезал слуга серьезно. — Мы не можем подставлять наших людей, ради… ради них! И не думайте!
— Почему? Потому что они простолюдины?! Ты это хотел сказать? — с упреком продолжил Росоэн, своего слугу.
— Я этого не говорил, Ваше величество! — промолвил старик, поняв, что задел возвышенные чувства парня.
— Не говорил, но подумал!
— Извините, Ваше величество!
— Ладно, не извиняйся! Я посплю! Можешь идти! — сказал он и закрыл глаза. Но он был уверен, что не уснет, пока не придумает походящий способ для помощи. Нужно было, во что бы то ни стало, вызволить, попавшихся в беду несчастных. Хотя бы по причине того, что он дал обещание. Но мысли не шли и, от чрезмерной утомленности, он не заметил, как отдался беспокойному сну.
После долгого разговора с тем посетителем, Белиэнар вдруг, к огромному удивлению Плаше, заявил, что уезжает и возможно, надолго. И он, тщательно проинструктировав слугу, на следующее утро выехал из города в неизвестном направлении. Плаше пытался его расспросить, куда тот едет и почему, но сильно замкнувшийся в себе старик, в тот проклятый день разговаривать не захотел и запретил его беспокоить, когда чем-то занялся у себя в кабинете. Несчастному Плаше ничего не оставалось делать, как смиренно покориться происходившим странностям того чертового дня.
Хозяин уехал, зато осталась куча дел: нужно было дом привести в порядок после случившегося разгрома, что обязательно должно было занять несколько утомительных дней и приняться за лекарское дело, поскольку теперь вместо господина остался он. "Надеюсь, он ненадолго оставил меня в таком положении, черт возьми!" — ворчал он себе под нос на манер своего старика, горестно осознав, что не легко ему придется.
Тем временем Плаше заметил, что слухи о войне распространяются, как заразная эпидемия. На всех вызовах к больным, ему приходилось разговаривать лишь на эту тему и узнавать ее неприятные и невероятные подробности про некую нечистую силу, ("И кто только придумал эту жуткую сказку?!" — думалось ему) и невольно заставляя, как покинутый ребенок, еще более страдать от одиночества.
* * *
В утемненной комнате в тишине, наклонив голову на стол, недвижимо сидела фигура Феруса. Плотно закрытые ставни не пропускали ни единого пучка света. Он никогда не переносил дневной свет и чувствовал себя хорошо только в темноте и поэтому любил ночь. И, пытаясь как-то бороться со светом, он, находясь в темных помещениях, вот так закрывал все окна и днем создавал для себя некое подобие ночи.
Он кого-то ожидал и его мерно стучавший по столу палец, выдавал, что он очень нервничает. Наконец, он услышал какой-то еле заметный шорох и из-за потайной двери появился предмет его ожидания — Дьякон. Тот, как всегда, словно призрак бесшумно предстал перед ним с еле заметной и недоброй улыбкой уставился на регента. Было что-то странное в этом «призраке». Что-то заставляло Феруса перед ним трепетать, его глаза… у них словно не было жизни, холодные такие!.. Но, не смотря, на этот неприятный вид, все-таки, от него приходило больше пользы, чем вреда. Такого верного и покорного слугу у Феруса никогда еще не было, нужно было только привыкнуть…
— Ты выполнил мое поручение? — через силу спросил регент, пытаясь скинуть охватившее оцепенение при виде черта (так про себя его называл Ферус), и невольно уклонился от его взгляда.
— Конечно, мой господин! — прошипел тот с еле заметной ухмылкой.
— Ты принес ответ от Него?
Тот молча протянул запечатанный сверток бумаги. И Ферус схватив письмо, с дрожащими пальцами его раскрыл и, подойдя к свече, принялся читать, но тут же остановился, так как увидел лишь два слова. Потом, не спеша, поднес его к пламени и с кривой улыбкой на тонких губах, поджег.
— Настало время! — произнес он, словно злой пророк, повторяя написанные слова.
— Да, мой господин! Это свершится!
— Да свершится — сказал регент, скосив глаза. — Итак, ты знаешь, что делать! Пора! Ночью все случиться!.. НАСТАЛО ВРЕМЯ!
* * *
Такие теплые ночи в это время года бывали редкостью, пусть во дворе и стоял сентябрь. Несмотря на наставления Астина, Росоэн спал при открытых окнах. Стояла невыносимая духота, и просьбу старика выполнить было невозможно. Теплый ветерок, который время от времени заглядывал в его апартаменты шустро шелестел гардинами и, теребя гобелены, проносился потом по потолку и заставлял весело звенеть висящую там огромную хрустальную люстру.
Наблюдая за происходящим, принц страдал от бессонницы. Его терзали муки. Он так и не смог придумать план для освобождения Орхея и его дочерей. Время шло, а в перспективе ничего подходящего не наблюдалось! И ему было стыдно. Стыдно за то, что не может выполнить данное им слово. Стыдно, что беспомощен. "Не уж-то такова королевская доля?!" — задавал он вопрос, проклиная свое безвыходное положение. Он ругал себя за то, что бездействует, в то время, когда возможно те умирают от холода в том сыром подвале, а может еще хуже… от пыток?! Ему страшно было думать. Но этот дьявол в обличие Феруса мог сделать с ними все, что угодно. Что же делать? Не лежать же так!
